— Нет. — Хэзлтон почесал подбородок, так что заскрежетала щетина. — Не знаю. Держался он хорошо, вот все, что могу сказать.
— Ну ладно, допустим, держался он хорошо. Но для вас это не ново.
— Но ведь это было смертельно опасно для него. — Он умолк.
Полинг покачал седой головой.
— Почему? Ему просто не повезло. С какой стати кто-то стал бы интересоваться его машинкой? Напечатал письмо и, видимо, не одно. Потом дочь заявляет, что хочет забрать машинку. Отлично, тем лучше. Не повезло ему только в том, что девушка оказалась без денег и заложила машинку, да еще в том, что любопытный хозяин ломбарда оказался слишком наблюдателен. Ведь только это привело нас к нему. Полагаю, за ним нужно установить наблюдение.
— Да, сэр.
— И поручите сержанту Плендеру узнать о нем как можно больше. На работе, там, где он раньше жил, и так далее…
— Вэйн знает Плендера.
— Это неважно. Не помешает немного его припугнуть. Я верю, что он — убийца. И дело только в том, как уличить его.
— Да, сэр, — ответил Хэзлтон, хотя и не был согласен с суперинтендантом. Он нюхом чуял, что Вэйн не имеет с убийством ничего общего.
Пэм сидела за столом и читала письмо, аккуратно отпечатанное на машинке:
«Дорогая Памела!
Я очень рад, что Вы опять отозвались. Я уже и не надеялся. Многие девушки пишут письма вроде ваших, но притом и не думают приходить на встречу. Но раз Вы относитесь к этому всерьез, могу Вас заверить, что и я тоже.
Получив письмо, несколько минут я не мог собраться с мыслями. „Не собрать мыслей тому, кто видит танцующую звезду“. Знаете, кто это сказал? Один великий человек. Я думал, нужно ли отвечать? Вы представить не можете, сколько разных мыслей промелькнуло в моей голове, но в тот миг я ясно увидел Вас перед собой. Высокий открытый лоб, глубокие глаза, волнистые русые волосы. Правдив мой образ или неверен? А вы, Памела, истинная или фальшивая?
И еще я спрашивал себя в душе: готова ли она к посвящению, знает ли она, как мука близка к радости? И что высший миг жизни — это миг, когда фантазия становится реальностью? Если вас интересуют подобные вещи, мы немало сможем вам предложить.
Наша цель — обрести Господство над явлениями обычной жизни, превзойти и возвыситься над ними. Мы не просто обычные люди, моя приятельница и я. Дело в том, будете ли вы способны сопровождать нас туда, где мы обитаем в мире высшего наслаждения.
Кое-что я уже сообщал вам о себе. Знаете, что я старше вас. В Лондон я приехать не смогу, но ведь все равно наши встречи происходят в Роули. Вы пишете, что хотели бы приехать. Если так, напишите, в какой день, и я буду в девять вечера ждать вас у табачного киоска „Истхем“ на Стейшен-роуд.
Адрес на конверте будет действителен ближайшие несколько дней. Надеюсь, Памела, мы встретимся, надеюсь, вы присоединитесь к нам.
Абель».
К письму был приложен конверт с адресом:
«А. Гилузо, Бэчстед Фарм, Ист-роуд, Саттон Виллс».
Памела показала письмо Салли за ленчем в баре. Салли содрогнулась:
— От этого письма у меня мурашки по коже. Думаешь, он псих?
— Я тебе скажу, что я думаю. Это что-то вроде секты черной магии. Знаешь, все пляшут в кругу нагишом, а потом кто-нибудь, переодетый дьяволом, совокупляется с девицей на алтаре.
— Ты уже была на таком обряде?
— Еще нет. Но могло бы быть забавно…
Салли перечитала письмо еще раз.
— Гилузо… Как ты думаешь, он итальянец?
— Вполне возможно. Или мальтиец.
— Угадал, какие у тебя волосы. И пожалуй, у тебя действительно высокий лоб. Вот только глаза зеленые.
— Сине-зеленые. — Памела откусила кусок овечьего сыра. — Что, если нам пойти вдвоем? Предстанем перед ним и скажем: «Вот, мистер Гилузо, вам тут две девушки, которые жаждут посвящения».
— Не знаю, Пэм. Может, нам нужно пойти в полицию. Ведь Луизу Олбрайт убили в Роули, и она тоже писала этому типу.
— Ладно, она ему написала, ну и что? Не думаю, что Гилузо как-то связан с тем убийством, наверняка он просто старый засранец, которому хочется поразвлечься. Вполне возможно, он вообще не покажется. Но если явится, лапочка, мы же постоим друг за друга, разве нет? А если заметим что-то подозрительное, сообщим в полицию, и она ему покажет… В пятницу ты свободна?
— Пожалуй.
— А вдруг это какой-нибудь сексуальный красавец-итальянец с вот таким… — Пэм зашушукала, Салли захохотала. С Пэм всегда ухохочешься…
Плендер добился беседы с Лоусоном на фирме только для того, чтобы получить кое-какие данные о Вэйне. Но то, что он узнал, настолько потрясло его, что он тут же позвонил Хэзлтону. Старший инспектор приказал ему побеседовать с обеими девушками, выяснить, что, собственно, произошло и не получали ли они писем or «Абеля». Результаты, как доложил на следующий день Плендер, это не дало.
— Джой Линдли, та девица из канцелярии, говорит, что Вэйн всего лишь приглашал ее выпить. Никогда даже не пытался ее поцеловать, по крайней мере она так утверждает, и я ей верю. Вторая девушка, Моника Фаулер, утверждает, что временами он ее тискал и велел ласкать себя, но это все. Правда, нужно иметь в виду, что ей тогда было тринадцать и было все это четыре года назад. Говорить об этом она не хотела. И ее родители тоже. Собственно, Вэйна шантажировали они, а он был настолько глуп, что заплатил. Думаю, они уже жалеют, что опять раскопали всю эту историю.
— Ни одной из них он не писал писем?
— Нет. И никто не называл его Абелем, никогда это имя в связи с ним не слышали.
— Ну и что вы обо всем этом думаете?
— Трудно сказать, инспектор. По-моему, он не похож на убийцу, скорее бедолага, что тискает девочек где-нибудь за кустами. Но я вам хочу рассказать, что узнал от Лоусона. В последнее время они недовольны работой Вэйна. Полагаю, хотят отправить его на переквалификацию или что-то в этом роде.
— Поль, садись. Разговор предстоит неприятный. — Голос Лоусона звучал непривычно глухо. — Сегодня ко мне пришли из полиции, расспрашивали о тебе. Некий Плендер из Роули.
— Понимаю.
Лоусон продолжал все тем же напряженным тоном:
— Расспрашивали о тебе в связи со смертью Луизы Олбрайт.
— Да. Нашли письмо, которое, по их мнению, напечатано на моей машинке, каким образом — понятия не имею.
— Меня не интересуют подробности, Поль. Вот что я должен тебе сказать. Плендер хотел получить от меня дополнительные сведения — любые сведения — о твоем поведении и характере. Мне пришлось рассказать им о той девушке, родственники которой написали Брайану. Ведь иначе меня могли обвинить в сокрытии информации. И, боюсь, на этом их вопросы не кончатся. Так что извини меня…
— Понимаю. — Тик опять исказил лицо Вэйна. — Понимаю, ты должен был ему все рассказать.
— И еще вот что. Мне совершенно ясно и другим, полагаю, тоже, что в последние недели ты переживаешь серьезный стресс. Обнаружились некоторые факты — ну, хотя бы та история с туалетами, — которые показывают, что твои решения не всегда на высоте.
— Мы вернулись к прежней системе уборки. Все туалеты теперь полностью обеспечены туалетной бумагой, — Поль деланно рассмеялся.
— Это только пример. Хватает и других случаев.
Все тело Вэйна как-то обмякло, словно в хорошо сшитом костюме вдруг очутился другой обитатель. Лоусону было жаль его, но подобные чувства не имеют ничего общего с бизнесом.
— Раз уж полиция начала копать, не знаю, что она раскопает… что они могут раскопать… Надеюсь, ничего.
На столе замигал огонек телефона. Боб напустился на секретаршу, требуя, чтобы его не беспокоили.
— Есть предложение направить тебя на один из тех курсов, которые упоминались во время обсуждения доклада о повышении эффективности, — на курсы Джея Барнса Лоуренса. Ты о них что-нибудь знаешь?
— Знаю, что человек на таких курсах изображает начальника, а потом ему говорят, что он все делал неправильно. Спасибо, не надо.
— Поль, полагаю, ты не понимаешь ситуации. Я был на твоей стороне, сказал Брайану, что личная жизнь каждого человека — только его дело, но теперь, когда в дело вмешалась полиция, ничего не попишешь. Ты пойдешь на курсы. Начиная со следующего понедельника, на две недели. Когда вернешься, решим, что дальше. Или можешь на месяц уйти в отпуск, а потом посмотрим.