— Клиффорд? — спросил Темпл.
— Может быть.
Они ждали. Шаги приближались. Приближавшегося человека они видели в боковом зеркале. Потом Темпл и Мейер одновременно вышли из машины, каждый на свою сторону.
Парень остановился, страх появился в его глазах.
— Что… что это значит? Ограбление?
Мейер моментально обежал вокруг машины и встал за ним. Темпл тем временем преградил ему путь.
— Вас зовут Клиффорд? — спросил Темпл.
— Что?
— Клиффорд?
— Нет, — ответил мужчина и выразительно покачал головой. — Вы не на того напали. Послушайте, я…
— Полиция, — коротко бросил Темпл и сверкнул значком.
— По… по… полиция? А что я сделал?
— Куда вы идете? — спросил Мейер.
— Домой. Я прямо из кино.
— Уже поздновато для кино, вам не кажется?
— Что? Ах, да, мы зашли в бар.
— Где вы живете?
— Там, в конце улицы, — показал перепуганный и сбитый с толку парень.
— Как вас зовут?
— Френки. — Он помолчал. — Можете спросить кого хотите.
— Френки, а как дальше?
— Орольйо. С «и кратким».
— Что вы задумали, преследуя эту женщину? — выпалил Мейер.
— Что? Какую женщину? Вы с ума сошли!
— Вы преследовали женщину, — подтвердил Темпл. — Зачем?
— Я? — Орольйо прижал руки к груди. — Чтобы я! Послушай, дружище, вы меня с кем-то спутали. Я не тот, кто вам нужен.
— Впереди вас шла блондинка, — настаивал Темпл, — а вы шли за ней. Если вы не преследовали ее…
— Блондинка? О пресвятая Дева! — вздохнул Орольйо.
— Да, блондинка, — продолжал Темпл, повышая голос. — И что вы на это скажете, мистер Орольйо?
— В синем костюме? — спросил Орольйо. — Блондинка в синем костюме? Вы ее имеете в виду?
— Да, ее, — кивнул Темпл.
— О пресвятая Дева, — возопил Орольйо.
— Ну, так что вы на это скажете? — не унимался Темпл.
— Ведь это моя жена!
— Что?
— Моя жена. Моя жена Кончетта, — теперь Орольйо был в восторге. — Моя жена Кончетта. Она не блондинка. Она только красится.
— Послушайте…
— Клянусь. Мы вместе пошли в кино, а потом зашли выпить пива. В баре начался скандал, она взяла и ушла. Она всегда так делает, стерва.
— Точно? — спросил его Мейер.
— Клянусь волосами моей тетки Кристины. Взорвется, потом ни с того ни с сего вскочит — и понеслась. Ну, я дам ей минут пять, и иду следом. И это все, честное слово. Иисусе, зачем бы мне преследовать какую-то блондинку?
Темпл взглянул на Мейера.
— Вы можете пойти со мной, — заявил Орольйо и решительно двинул вперед. — Я вас познакомлю. Это моя жена! Чего вы, собственно, от меня хотите? Это моя жена.
— Ручаюсь, вы правы, — решительно сказал Мейер и отвернулся к Темплу. — Джордж, вернись в машину, — сказал он. — Я ему верю.
Орольйо вздохнул.
— Боже, ну это же надо! — с облегчением сказал он. — Значит, меня чуть не обвинили в приставании к собственной жене. Вот дерьмо!
— Дерьмо могло быть и покруче, — заметил Мейер.
— Ну да? Как это?
— Это могла быть и не ваша жена.
Он стоял в глубокой тени, и ночь скрывала его своим плащом. Он слышал собственное учащенное дыхание, несмолкающий шум города и даже храп спящих людей. В некоторых домах еще горели огни, одинокие стражники, они пронзали тьму своими желтыми лучами. Он стоял во тьме, которая была его другом, они стояли с ней плечом к плечу. В темноте светились только его глаза — бдительные и ждущие.
Он увидел ее, как только она перешла улицу. Она была в туфлях на резиновой подошве, на низких каблуках, и хотя шла она тихо, он ее сразу заметил. Прижавшись к закопченной кирпичной стене, он ждал, наблюдая, как беззаботно она несет сумочку.
Женщина была похожа на спортсменку. Этакий пивной бочонок на коротких толстых ногах. Он предпочитал тех, которые выглядят более женственно. У этой не было высоких каблуков, и шагала она вприпрыжку, видно, относилась к тем спортивным типам, что проходят по десять километров перед каждым завтраком.
Итак, она приближалась подпрыгивающей походкой, дергаясь как паяц на веревочке. И чесалась. Чесалась, как большая обезьяна, которую заели вши. Возможно, она возвращалась домой с игры в бинго или партии в покер, может, она только что кого-нибудь убила, и тогда подпрыгивавшая сумка просто набита шуршащими банкнотами.
Он вытянул руку. Обхватив вокруг шеи, притянул к себе раньше чем она могла закричать, и затащил в темную подворотню. Потом повернул ее к себе, отпустил ее горло, схватил огромной лапой за свитер, сжав его в горсти, и огрел ее спиной о кирпичную стену.
— Заткни рот, — зашипел он на нее. Голос у него был тихим, но глубоким. Заглянул ей в лицо. Злые зеленые глаза, слегка прищурившись, глядели на него. У нее был толстый нос и грубая кожа.
— Что вам надо? — хрипло спросила она.
— Сумку, — рявкнул он. — Быстро.
— Почему на вас очки?
— Давай сюда сумку.
Он потянулся за сумкой, женщина отдернула ее. Тогда он крепче ухватился за свитер, на миг оттянул от стены и снова впечатал ее.
— Сумку!
— Нет!
Ладонью он сильно ударил ее по губам. Голова ее отлетела назад, она затрясла ею, пытаясь прийти в себя.
— Послушай, — сказал он, — как следует меня послушай. Я не хочу тебе зла. Это только для острастки. А теперь давай мне сумку и, когда я уйду, чтобы ни звука, слышишь? Ни звука!
Женщина тыльной стороной ладони медленно утерла рот. В темноте заметила кровь и прошипела:
— Не смей прикасаться ко мне, ты, бандитская рожа!
Она замахнулась и ударила его не задумываясь. Он вдруг ощутил удар по лицу, потом еще и еще. Она так и молотила его мясистыми руками.
— Ах ты мерзкая вошь, — зарычал он, схватил ее за руку и толкнул на стенку. Ударил ее дважды, чувствуя, как его ободранные костяшки врезаются в ее тупую, мерзкую морду. Ударившись спиной о стену, она застонала и рухнула на тротуар к его ногам.
Тяжело дыша, он стоял над ней. Оглянулся через плечо, осмотрел улицу, потом приподнял очки, чтобы лучше видеть. Никого не было. Быстро нагнулся и вырвал у нее сумку.
Женщина не пошевелилась.
Снова взглянул на нее. Что за дура ему попалась? Он же не хотел заходить так далеко. Снова нагнулся и приложил ухо к ее груди. Та была твердой, как у мужчины; дыхание нормальное. Успокоившись, он встал, по лицу пролетела слабая усмешка.
Он еще постоял над ней, потом поклонился, руку, в которой держал сумку, галантно приложил к груди и сказал:
— Клиффорд благодарит вас, мадам.
И исчез в ночи.
Глава IV
Полицейские 87 округа могут договориться о чем угодно, но только не о том, сколько платить осведомителям. Или, как говорила одна старуха, целуясь с коровой: — «Это дело вкуса», потому что осведомитель одного топтуна для другого — просто никчемный бездельник.
Общепризнанно было, что надежнее всех — Дэнни Джимп, но и самые верные его приверженцы понимали, что некоторые их коллеги добивались лучших результатов, используя как стукача кого-то другого. Невозможно было отрицать, что все они зависели от информации, добытой в контактах с уголовным миром. Речь шла только о том, кто что предпочитает.
Хэл Уиллис предпочитал типа по прозвищу Пузан Доннер. С его бесценной и хорошо оплаченной помощью он расщелкнул немало твердых орешков, и теперь уже не было сомнений, что вежливый, кланяющийся грабитель Клиффорд становился одним из них.
Только одно в Доннере могло отвратить от идеи задействовать его в операции — это его безумная любовь к турецким баням. Уиллис и так был худ, и ему, как и его коллегам, совсем не улыбалось сбрасывать кило-два каждый раз, когда нужно было что-то узнать от Доннера.
Доннер, напротив, был не просто толст. Он был чудовищно пузат. А пузан — это определение человека более чем толстого. Доннер был могучим. Исполинским. Величественным.
И вот он сидел, прикрыв срам полотенцем, и когда дышал паром, окружавшим его и Уиллиса, толстые слои жира тряслись по всему телу. Кожа у него была нездорово бледной, и Уиллис подозревал, что он наркоман, но ни за что на свете не дал бы арестовать такого роскошного осведомителя.