«Без тебя мы бы не догадались», — язвительно подумал Хэзлтон. Сэр Фелтон заметил, что все, конечно, так, но речь прежде всего о том, обойдутся ли они без посторонней помощи. Полинг, подняв серебряные брови, взглянул на Хэзлтона, который прекрасно знал эту манеру суперинтенданта. Хэзлтон выскажет свое мнение, Полинг присоединится к предыдущему оратору. Если все пойдет хорошо, Полинг присвоит себе все заслуги, если нет, — виноват будет Хэзлтон. Но сейчас он знал, чего хочет, и готов был добиться этого во что бы то ни стало.
— Я полагаю, мистер главный суперинтендант, что мы прекрасно справимся сами. По-моему, очевидно, что, что бы ни произошло, началось это в Роули. И ее исчезновение, уехала она в Лондон или нет, на совести кого-то из местных. Для нас выгоднее, чтобы вопросы задавали наши люди. Они знают обстановку, знают, о чем спрашивать. И знают людей. Мы справимся.
Раздался звонок. Сэр Фелтон извинился. Звонок исходил из часов у него на запястье. Встав с киесла, он сделал серию упражнений, начавшуюся с наклонов и закончившуюся рывками руками и всем туловищем. Хэзлтон, слышавший об этих представлениях, но никогда целиком в них не веривший, ошеломленно следил за ним. Полинг и глазом не повел.
— Три раза в день. — Сэр Фелтон снова сел. — Так на чем мы остановились? Хотите, чтобы все осталось в наших руках. Полинг, вы?
— В том, что сказал старший инспектор Хэзлтон, что-то есть. Но в то же время не следует забывать, что до сих пор мы ничего существенного не добились. Несколько показаний, никак не совпадающих друг с другом, и, как обычно, множество людей, видевших, как она садится в машину, как ее тащат в машину и тому подобное. Одна женщина видела ее в окне дома, как она пытается выбраться наружу, — выяснилось, что это хозяйка дома, спьяну подравшаяся с мужем. Все впустую, не так ли?
Хэзлтон кивнул. Полинг поднял узкую руку, словно хотел предупредить вопросы, которых не последовало.
— Я уверен, вы делаете все, что в ваших силах. К примеру, очень важен тот киносеанс. Луиза, вместо того чтобы вернуться домой, ни с того ни с сего идет в кино. Почему? Мы говорили со всеми членами клуба, бывшими там по словам администратора. — Он указал на бумаги, лежавшие перед начальником полиции. — Безрезультатно. Но администратор утверждает, что Луиза все оглядывалась, как будто собралась с кем-то встретиться, а он не пришел. Положим, все так и было, но что это нам дает? По-моему, пора предпринять новые шаги.
Хэзлтон упрямо насупился.
— Призвать Скотленд-Ярд, да? Я утверждаю, мы справимся сами.
Полинг не дал спровоцировать себя на однозначный ответ:
— В данный момент я не хотел бы высказывать никому недоверия.
Начальник полиции перевел взгляд с одного на другого. «Знает, о чем речь, — подумал Хэзлтон, — он не глуп».
— Ну ладно. Кажется, мы договорились. Дело остается у нас. Хорошо, Хэзлтон…
— Слушаю, сэр.
— Журналист, ее знакомый… Гордон. Вы его проверили? Ничего?
— Ничего, сэр. Гордон утверждает, что пару раз пригласил ее в клуб, но скорее в качестве замены другой девушки — Салли Лоусон. Видимо, он интересовался этой Лоусон больше, чем она им, и та в конце концов предложила ему переориентироваться на Луизу Олбрайт. Ничего серьезного.
— Гм… дочь Боба Лоусона. Вы с ней говорили?
— Еще нет, сэр. Ее связь с нашим случаем весьма отдаленная.
— Но она знала Олбрайт. Возможно, ее стоит порасспросить. Я поговорю с Бобом Лоусоном и объясню ему.
Зазвонил телефон. Полинг, сняв трубку, передал ее Хэзлтону. Старший инспектор выслушал, обронил пару слов, что-то записал. Положив трубку, перечитал свои заметки и сказал:
— Это может оказаться интересным. Некая девушка видела Луизу в тот вечер, в четверть одиннадцатого, выходящей из машины. Похоже на правду, девушка помнит ее по школе.
— Почему не заявила раньше? — спросил Полинг.
— Она уезжала в отпуск и не читала газет.
— Где она ее видела? В Роули?
— Нет. В Хай Эшли.
— Они переглянулись. Имение Хай Эшли лежало среди холмов между Роули и побережьем. — С ней была какая-то женщина. А Луиза казалась совершенно пьяной.
Глава XII
СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА
Июнь.
Пишу это в тот момент, когда моя жизнь полностью переменилась, после двух Великих Деяний. Они врезались в мою память как чудесные линии художественных шедевров. Казалось, что моя теория жизни — это теория о Поведении как Игре, но как назвать Игрой то, что произошло? Разве не перешло оно грань игр Дракулы и Бонни?