Мы все приготовили. Привязали ее как надо. Приведу только часть ленты, всего там гораздо больше.
Дракула: — Ты должна понять, Памела, с нами ты начнешь совершенно новое существование. Вступишь в иной мир, которого ты раньше не знала.
Памела: — Да кончайте вы эту ерунду. Если хочется извращенного секса — давайте.
Бонни: — Видишь? Дай мне, я…
Дракула: — Нет, Бонни.
Памела: — Что это? Что вы собрались со мной делать?
Дракула: — Памела, я хочу, чтобы ты поняла…
Памела: — Я не лесбиянка, но ничего, можно попробовать.
Дракула: — Послушай. Наслаждение, которого хотим мы с Бонни, — не сексуальное, хотя в нем может быть и секс. Это божественное наслаждение. Попытайся это понять. Можешь представить, что, подвергшись мукам, ты способна вознестись в иные сферы бытия, в сферы высшего намерения? Можешь ты представить возвышенную радость, когда сон становится реальностью? Помнишь, я в письме об этом спрашивал.
Памела: — Помню.
Дракула: — Скажи мне, в чем главная, самая прекрасная мечта?
Памела: — Откуда я знаю… Чтобы могла пойти на осенний показ мод Ива Сен-Лорана и могла заказать любое платье, которое захочу. Переспать на яхте с мужчиной, который окажется миллионером и подарит мне потом эту яхту.
Дракула: — И это все?
Памела: — Я бы лучше соображала, если бы вы развязали меня.
Дракула: — И ничего больше, ничего выше?
Памела: — Не знаю, что вы хотите от меня услышать.
Дракула: — Дело не в том, что мы хотим от тебя услышать, а в том, что ты хочешь сказать. Я тебе кое-что открою. Я — граф Дракула. А она — Бонни Паркер.
Памела: — Вы ненормальные. (Вопль.) Что она делает, пусть оставит меня в покое! О-о-о!
Бонни: — Бонни любит кровь, понятно? Кровь ее волнует. Я поцелую ее, эту ужасную рану.
Памела: — Убирайся. Пожалуйста, пусть она меня не трогает.
Дракула: — Оставь ее.
Бонни: — Тогда зачем мы здесь?
Дракула: — Нет, нет. Памела, ты не понимаешь, что означает болевой предел? Его испытывают атлеты, и те, кто в состоянии его преодолеть, приходят в мир, где боль не существует. Разве это только представление, что можно одолеть боль? Ведь атлеты превращают это представление в действительность. Вот и мы пытается сделать то же. Когда боль становится наслаждением и наслаждение — болью? Принимай это все как игру, а себя представляй игроком.
Памела: — О Господи Боже, спаси меня! (Шум; со связанными ногами она пыталась добраться к дверям, грохот падения).
Дракула: — Ну, ты уже понимаешь? Я твой господин. Я приказываю, ты должна подчиняться.
Памела: — Только потому, что ты мне связал ноги, мерзавец.
Дракула: — Детали не важны, важен сам факт. Тебе достаточно представить себя рабыней…
Бонни: — Ну хватит. Давай что-то делать.
Дракула: — Нет, ты не понимаешь. Памела, преклони колени. Целуй мне ноги.
Последние слова я произнес размеренно, как добрый господин своему слуге. Ответом мне был поток мерзких оскорблений, которые я приводить не буду. Вообще не буду. То, что происходило потом, меня возбуждало и отталкивало, но я был разочарован. Игра должна была быть Вещью в себе, некоей самоценной действительностью. Но не вышло…
Я уже писал, что в том, что мы делали, был и секс, но его из Игры следует исключить. Что мы с ней проделывали в этом случае? Не помню.
Магнитофон. Вот в чем ошибка. Правда, Бонни так не думает, непрерывно слушает ленту и млеет от удовольствия. Но больше я не позволю. Меня пугает то, что звучит с ленты. Это не та правда, которой я ожидал.
Бонни. Как она кровожадна. Мои цели — чистота души, идеальные связи, ее — резать и истязать. Когда-то и я хотел того же? Да, но я хотел большего. Бонни ищет только удовлетворения для себя, а не идеальную Игру. Это недопустимо. С этим нужно кончать.
Вчера вечером она смеялась надо мной, спрашивая, почему Дракула забыл свою роль вампира. Но меня волнует Игра, ее абстрактное совершенство. Я не люблю запаха крови.
Все это я пишу на другой день, в субботу, в состоянии глубокой депрессии. Не уверен в своих идеях и желаниях, и не знаю, стоит ли продолжать. То, что я совершил, — зло с обычной точки зрения. Но какие критерии здесь нужны? Мэтр говорит: «Все «дурные» поступки вызваны чувством самосохранения, или, еще точнее, ожиданием удовольствия и стремлением избежать наказания, боли; и такие мотивы не могут считаться злом».