Лин не понимала, как можно добровольно хотеть перестать быть человеком. Как?! Это же все равно, что убить себя! «Сменить расу»… Иногда она и сама не знала, чем, собственно, недовольна, но эта фраза для нее стояла рядом со словом «предать».
Волшебница прекрасно осознавала – в собственной «нечеловечности» ей некого винить, кроме судьбы. Воспоминания не вернутся и прошлого нет! Зачем играть в догадки? Зачем бередить душу?!
Но с Марком дела обстояли гораздо сложнее. Собственно, он даже не-людем не являлся. Так, любимый муж, для которого Зелина выпросила у богов бессмертие. А если точнее – вечная игрушка богини. Версии супругов кардинально отличались, но Лин в глубине души поддерживала Марка – и плевать, что рыжая хотела сделать, как лучше.
– Ой, хорошо! Ай, хорошо! Кыш! Отлично! Прекрасно! Восхитительно! – Гончар будто забыл, что рядом с ним те, кого в близлежащих к Клуссу землях считали главными врагами человечества.
– Уважаемый, позвольте поинтересоваться, – вежливо начал метаморф, – что вас так обрадовало?
Старик прекратил всплескивать руками и уставился на Кари:
– Как что? Как что? Вот! – Он гордо махнул рукой, указывая на фонтан между двумя домами.
– Э-э-э…
– Мое пророчество! Оно сбылось, – радостно поделился горшечник. – Значит, и другие сбудутся!
– Вы пророк? – с ноткой сомнения спросила Лин, помня об утверждении богини насчет отсутствия у старика магической силы.
Он отрицательно покачал головой:
– Нет, дочка, я не пророк. Но бывает… бывало… странные фразы! Они сами появлялись! О Деве и Воине, потом о беде…
О Деве и Воине? Самое известное пророчество в мире! О его подлинности и речи не шло – оно воспринималось как истина. Могло ли случиться, что знакомые каждому слова впервые произнес гончар из захолустного городка? Об авторе этих строк в широких кругах знали лишь то, что он – дитя, не умеющее говорить, и, стало быть, его устами повелевали высшие силы.
– Какое из пророчеств твое, старик? – неожиданно спросила Зелина. – О потомке Воина, освобождающем Тварей, было известно в моей молодости. Тогда о Скорби? Или о Двуликой?
– Их что, много? – тихо поинтересовалась Лин. – Я знаю только о Тварях.
– Они все об одном, но звучат по-разному, – отмахнулась богиня, внимательно наблюдая за горшечником.
– Когда Воин вернет свое сердце, а Дева обретет веру, падет Двуликая и освободится мир Тварей, – медленно проговорил старик. – Плод любви, дитя противоположностей, ответь на седьмой вопрос, и мир останется прежним…
Он закрыл лицо руками и рухнул на землю. Волшебница бросилась к нему, но метаморф успел первым. Приподнял седую голову, пощупал пульс и вынес свой вердикт:
– Без сознания.
– А что это вообще было? – подал голос Марк. – У него же словно крыша застыла!
– Лин, ты любишь все необычное и уникальное, да? – как-то излишне серьезно произнесла Зелина. – Тогда запомни этот миг. Родилось новое пророчество, и неужели мне одной кажется, что оно о тебе?
Глава 4.1. Мертвая принцесса
Говорят, в мире Смерти живое становится мертвым, а мертвое – живым. Я видел возвратившихся… И я помню их уже несколько столетий…
«Первые сто лет при дворе Веллийской империи», Бест Влайский
К вечеру страсти вокруг домов, неожиданно появившихся на главной площади города, слегка поутихли. Киратцы, с воинственными кличами начавшие штурм четырехчешовой ограды, вскоре узнали, что за «сюрприз» стоит благодарить их же будущего короля, понурили головы и тихо-мирно убрались восвояси через ворота. Только начальник городской стражи неуверенно поинтересовался, какой пришельцы расы, всем видом показывая – честный ответ он знать совсем не хочет.
– А ты как думаешь, красавчик? – проворковала Зелина, ненавязчиво подталкивая посетителя к креслу и в третий раз наполняя его бокал настоящим ландарским[1] вином. – Мы замечательные люди… удивительные… особенные… О, уже выпил? Обожаю решительных мужчин!
И хоть наверняка до сих пор начальник стражи красоты за собой не замечал, да и решительность не отождествлял со скоростью поглощения выпивки, зеленые глаза сладкоголосой красотки растопили его заскорузлое сердце. Да-да, именно глаза – как честный человек, старый служака глядел исключительно в них, и совершенно не важно, что обзор ему при этом закрывал внушительный бюст, обтянутый сверкающей серебристой тканью.