Парсонс и я слонялись по лагерю. Парсонс иногда приступал к работе — брал образцы почвы, а затем пытался классифицировать собранные травы. Анализы образцов почвы давали идентичные результаты; повсеместно господствовал один вид.
Еще через несколько дней он начал записывать данные о погоде, провел анализ состава воздуха. Но большую часть времени Парсонс ворчал, не зная, как подступиться к составлению отчета.
А я, чтобы никому не мешать, отправился на поиски насекомых, но, кроме пчел, летающих вокруг куставров, так ничего и не нашел. Я долго всматривался в голубизну неба, надеясь разглядеть одинокую птицу, но все напрасно. Два дня я пролежал на берегу ручья, уставившись в бегущие струи прозрачной воды, но не обнаружил никаких признаков живых существ. Я сплел подобие сети и установил в небольшой заводи. Через два дня я вытащил ее из воды, как и предполагал,— пустую. Ни рыбы, ни рака, ничего.
На исходе недели я готов был полностью согласиться с рассуждением Кемпера.
Фуллертон бродил в окрестностях лагеря. Никто не обращал на него внимания. Каждый Четырехглазый пытается найти нечто такое, что недоступно простому смертному.
В этот день я отправился на «рыбалку». Я долго сидел, уставившись в воду, и вдруг почувствовал чье-то присутствие, резко повернулся: на берегу стоял Фуллертон и наблюдал, как я ковыряюсь в заводи, причем у меня сложилось впечатление, что он стоит здесь уже не один час.
— Пусто,— сказал он тоном старого учителя, знающего истину, в то время как я, дурачок, пытаюсь что-то найти в этой луже.
Но разозлился я не только из-за его слов. Из уголка рта Фуллертона вместо неизменной зубочистки торчал стебелек травы, и он неторопливо пережевывал его, как зубочистку!
— Немедленно выплюнь траву! — заорал я,— Ты, идиот, выплюнь сейчас же!
Его глаза расширились от удивления, рот скривился, так что стебелек выпал сам собой.
— Трудно постоянно контролировать себя,— промямлил он,— вы ведь знаете, это мой первый полет и...
— И, возможно, последний,— грубо оборвал я,— Будет время, поинтересуйся у Вебера, что случилось с одним парнем, сунувшим в рот крохотный листочек. Несомненно, сделал он это не задумываясь, дурная привычка и все такое. Только через минуту он был стопроцентно мертв, как будто специально спланировал самоубийство на далекой планете.
Рассказ подействовал — Фуллертон побледнел.
— Запомню,— сказал он.
Я смотрел на Четырехглазого, немного сожалея, что говорил с ним грубо. Но я не сомневался, что поступил абсолютно правильно,— стоит немного расслабиться, потерять над собой контроль и... мгновенно человек превращается в ничто.
— Обнаружил что-то интересное? — спросил я, смягчая обстановку.
— Все время наблюдаю за куставрами,— оживился Фуллертон,— Они необычны и забавны. Но я не сразу понял, что именно вызывает удивление...
— Я могу перечислить сотню забавных и необычных фактов.
— Я имею в виду совсем другое, Саттер. Не пятна, не бугры, не растительность. Все стадо выглядит очень странно. И вдруг до меня дошло: в стаде нет молодняка, нет ни единого детеныша!
Конечно же, Фуллертон прав. Стоило ему сказать, и я сразу же понял. В стаде нет ни единого теленка или куставренка. Мы постоянно сталкиваемся только со взрослыми особями. Но может ли это значить, что детенышей нет вовсе? Или они нам просто не попадаются на глаза? Кстати, этот вопрос относится и к насекомым, и к птицам, и к рыбам.
И тут, с некоторым опозданием, я ухватил нить его мысли, вывод, который он сделал из факта отсутствия детенышей. Его МЕЧТА, безумная фантазия, которую он надеялся найти, обнаружена на этой планете.
— Ты сумасшедший!..— вымолвил я.
Он смотрел на меня с берега, сверху вниз, глаза его блестели, как у ребенка, ожидающего рождественский подарок.
— Это должно было случиться, Саттер,— сказал он.— Где-нибудь, когда-нибудь. И это случилось.
Я выбрался на берег и встал рядом с ним. Какое-то время мы стояли молча, потом до меня дошло, что я все еще держу в руке сеть. Я бросил ее в воду и долго смотрел, как она погружается на дно.
— Неопровержимых доказательств нет,— сказал я,— Развитие куставров в данном направлении — отнюдь не бессмертие, не может являться бессмертием. Наоборот, развитие на основе симбиоза — тупик. И, бога ради, не рассказывай никому о своих умозаключениях, иначе тебе не избежать насмешек на протяжении всего обратного полета.
Не знаю, что мне взбрело в голову тратить на воспитание Четырехглазого столько времени. Он упрямо продолжал смотреть на меня, но огонь триумфа постепенно погас в его глазах.