Хирург должен жить минутой. Это и есть нравственное, самое что ни на есть нравственное для него.
Будущее, будущее… Будущее все равно смерть — что ж мне не работать, не стараться, радости не получать… Не лечиться.
Я спасаю…
Господи, что за притча — спасаю! Мы не спасаем — будущее, как говорят математики, инвариантно. Альтернативы нет — всегда в конечном счете смерть. Но болей чтоб не было и сил побольше — вот задача.
Сделай максимум, что можешь, умеешь, — вот радость тебе и, стало быть, прибавление радости в этот мир.
Моральная суть вечна.
Я оперирую. Рак желудка. Рак операбельный — убираю. Удача! Я ничего не знаю, но умею многое.
Убрал желудок, убрал рак. Удача! Радость! А если рецидив, а если метастазы? Тогда все сначала, но удалить уже нельзя, и опять боли, опять плохо — и итог.
Или: рак запущен — его не убрать. Оставляю. Ничего сделать не могу. Неудача, горе — и радости в мире стало меньше. Еще шаг к энтропии, к покою, к отсутствию всего.
Но могу сделать хоть что-то, ввожу спирт в нервное сплетение живота. Умерщвляю нервы, пресекаю путь боли к мозгу.
Рак растет, силы падают, человек умирает — болей нет.
Так и умирает этот неудачник без болей. А тот, удачливый, с болями.
Вот и думай о будущем.
А у первого, удачливого, вдруг не будет рецидивов, метастазов?
Нет, нет, можешь помочь — помогай, на полную катушку помогай! Увеличивай радость свою, радость мира. Лучше миру, когда больше довольных, радостных — врачей, больных, родственников их. И не надо думать о будущем. Нам, хирургам, не надо.
А как начинают думать да ругать будущее люди энергичные, энтузиасты, которые лежать не любят, ходить и гулять и двигаться любят, не ждут милостей от природы, о жизни не думают, а все от активного движения, без должного к природе уважения. Вот и видят, только света конец. Кроме конца света и не видят ничего.
Надо быть хирургами — не думать о конце света, думать о нынешней радости, думать о себе, о своих радостях.
Какой-то профессиональный шовинизм.
Чем только не пугали мир — и Страшный суд, и антихрист, и кометы, и моровая язва… все в будущем. И теперь — подвигались, подумали, создали новые вещи, новые пугала — получайте: тепловая смерть, холодовая смерть, атомная бомба, засилье синтетики, отсутствие воды, генетический разгул — все, конец света.
По-моему, людям энергичным, двигающимся легче представить конец света, отсутствие мира, света, земли, Вселенной, чем мир без себя.
Мир без меня. Да „как это, как это“? И я ничего не буду знать, что происходит, ничего и сделать не смогу?! „Грядет конец света, братья!“ В испуге перед собственным бездействием они каркают, воображая себя ведунами, а не воронами..
А вы не торопитесь. Не обобщайте.
А я?..
Не торопитесь, поменьше энергии тратьте, ведь кризис энергетический, сами говорите. Берегите и свою энергию…
Одно дело — слова да разговоры, но надо вставать, умываться, есть, идти.
Идти.
Или ехать. Сидя.
Спокойно, не торопясь, времени еще много, для того-то я и встаю пораньше, чтоб не торопиться.
Преждевременная смерть, по-моему, больше всего зависит от спешки. И это беда XX века. Получили материальную возможность спешить — и давай торопиться.
Торопишься, торопишься, особенно в городе, разогнался, набрал инерции… ан, глядь, и ты уже за кадром.
Впрочем, самому уже не поглядеть.
Со смертностью не поборешься — значит, с преждевременной только.
Не торопиться.
Для этого я и встаю рано. Да, люблю лежать, но еще больше не люблю торопиться. Вот и встаю пораньше. И времени у меня много — могу идти на работу спокойно, медленно. Не спешу.
Утром я не спешу. Утренние полтора часа — мои спокойные полтора часа. Моюсь медленно, у окна постою, посмотрю. Посижу, помыслю. И потом за троллейбусом не побегу, в метро спокойно иду — хорошо.
И дольше хотят прожить все.
Утро мое начинается у окна. Во дворе человек занимается гимнастикой. На земле энергетический кризис, а он разбазаривает энергию.
И для чего? Для пользы тела.
Смотрю. Некрасиво. А ведь что правильно, то красиво. Если шов на кишку ложится красиво, значит, кишки сшиты хорошо. Красота — следствие хорошего, правильного. Но не всегда…
Формы переменчивы.
Смотрю я на этого человека во дворе — очень глупый вид: настырные, нелепые, неясные движения, и неизвестно, для чего они производятся. Или он разрешает, разряжает свои агрессивные импульсы, чтоб потом быть добрым, уступчивым? Интеллигентность от гимнастики до гимнастики, от движения до движения, от броска до броска — в зависимости от затраты энергии. Ну-ну.