Необычность и неузнаваемость ситуации в обычном и хорошо знакомом мире да вновь возникшая боль и привели Бориса Дмитриевича к столь странным размышлениям и ощущениям. Он шел в палату по, казалось бы, столь обычному, знакомому для него пути, а в голову лезли мысли столь новые и неожиданные для него… Но кто знает! Может, подобные мысли обычны, естественны для больного человека, идущего к своей операции.
Для Бориса Дмитриевича путь этот был нормален, обыден, когда он проходил его творцом, спасителем, активным началом всего вокруг происходящего. Обычно он раздумывал на этом пути, в таком же вот коридоре, о радостях, о горечи в жизни, о бытовых неприятностях и прелестях, о товарищах, близких, коллегах, о больных и здоровых, думал и о себе, думал обо всем.
Сейчас, он шел путем, проложенным кем-то, сейчас он был пассивным объектом чужих действии. И почему-то сейчас он думал не о себе. Боялся, что ли, думать о себе. Казалось, он думал о странностях, ирреальности, о времени, о непостижимом. Не о себе.
Не о себе?
Подумав о времени и о физиках, он стал думать о «черных дырах» Вселенной. О местах, куда уходит все, — свет, информация — и откуда ничего не может вернуться обратно: ни свет, ни информация — ничто. Он думал, что физики (впрочем, термин «физики» весьма неточен — это абстрактное определение мыслителей, позитивно и материально рассуждающих и оценивающих бытие) считают «черные дыры» входом, уходом, местом проникновении в другую Вселенную, откуда нет возврата, нет сведений. Уход в мир иной без обратной связи.
Не о себе?
Путь до палаты недолог, мгновенен. Он уже в палате. Три постели. Если бы он вошел в палату своего отделения, в голове мелькнуло бы слово «койка». Три койки. Три постели. Он третий человек в комнате. Третий больной в палате. Ему показали его место, его койку. У окна. Направо, тоже у окна, еще одно место, одна койка, один больной. С этой же стороны, ближе к дверям, еще один лежит на кровати. Между кроватями у окна стоит столик. В ногах тумбочки.
«Как у нас».
Все необходимое он положит в тумбочку — стакан, ложку, книги, лекарство какое-нибудь нужное ему, скажем нитроглицерин, хотя и не положено больному держать у себя свои лекарства. Это не разрешено. Мыслится так, что если срочно что-нибудь понадобится, больной должен успеть вызвать сестру, сказать ей, что болит, например, сердце, она сбегает на пост, возьмет нитроглицерин, быстро прибежит обратно и даст больному необходимое лекарство, окажет медицинскую помощь, полечит — и боли в сердце уйдут.
«Стол лучше отодвинуть к ногам, благо там место есть, а рядом с головой поставить тумбочку. И книги легко доставать тогда. Особенно когда буду ограничен в свободе, обездвижен».
Напротив, у окна, лежал юноша, мальчик с чуть пробивающимся волосяным покровом, то бишь с короткими волосами. Повязки не было, но под, так сказать, прической виднелся рубец в теменно-височной области справа. Это Борис Дмитриевич точно и четко подумал в терминах и выражениях своего прежнего врачебного бытия.
«Скорее всего травма. Еще узнаю. Прошло недели три, наверное. Во всяком случае, судя по его подвижности, мобильности да по отросшим волосам. Хорошо, что есть ходячий больной, — помощь будет хоть какая. Ходячий больной не рядовое явление в нейрохирургическом отделении».
Ближе к двери лежал мужчина в гипсовой повязке, закрывавшей ему грудь до половины, а насколько она распространялась вниз, не видно было из-за одеяла.
«Это или перелом и уже в гипсе, или мой радикулоколлега».
Борис Дмитриевич прошел к тумбочке, положил в нее свои атрибуты больного человека, которые еще вчера были принадлежностями полного сил, здорового, сносно функционирующего мужчины, — мыло, зубную щетку, пасту, бритву. Дома Борис Дмитриевич брился безопасной бритвой, но больничный устав — нельзя больному в палате иметь ножи, бритвы, ножницы и прочее оружие — решил не нарушать, даже невзирая на личные связи с начальством, и взял с собой электрическую бритву.
Пожалуй, это он лукавил. Может, неосознанно, подсознательно; может, не потому, что хотел быть законопослушным, а просто считал, что после операции удобнее будет бриться электрической, а не острой, пусть даже безопасной бритвой.
— Здравствуйте, я ваш новый коллега по болезни.
Мальчик заулыбался, поздоровался. Человек в гипсе сумрачно взглянул и что-то буркнул.
«Может быть, у него болит сейчас, а может, он вообще не словоохотливый. А может, он недоволен, что положили третьего больного, — знает, что по проекту эти палаты рассчитаны только на двоих».