При этих его словах Гудилин выразительно заерзал на стуле и осуждающе уставился на начальника.
— Да ладно! — отмахнулся Лямский. — В этих играх правила давно всем известны, нечего прикидываться. Так вот где-то в начале весны мне позвонил Сокольников, предложил вместе поужинать. Причем сразу заявил, что приглашает он, а значит и платит тоже он. Привез меня в роскошный ресторан, потчевал всякими изысками и осыпал любезностями. Когда Валера хочет, он замечательно умеет это делать — люди просто тают и считают Валеру милейшим человеком. Но я-то сразу понял, что все это не просто так, а есть большая надобность. А уже к концу ужина Валера заговорил о предстоящих выборах и начал интересоваться, не собирается ли Саватеев свою кандидатуру выставлять. Я честно ответил: соображения такие имеются, однако есть и большие сомнения, посему окончательное решение еще не принято. И тогда Валера стал меня сговаривать на то, чтобы Валентин Егорович на выборы не шел, а поддержал Шелеста. В случае же победы обрисовал, какие Саватеев получит выгоды для своего бизнеса и вообще для жизни. Меня лично тоже бы не обидели. Тут уже, признаюсь, я схитрил и сказал, что предложение весьма заманчивое, однако же бороться придется прежде всего со Звягиным, а тот противник мощный. Поддержать-то Шелеста можно, однако в случае проигрыша можно и большие проблемы поиметь. Вот тут-то Валера крылья во всю ширь расправил и начал рассказывать, как Звягина давить будут, а заодно и всех тех, кто на параллельных дорожках побежит. Заманчиво, замечу вам, все это выглядело и очень близко к сегодняшней действительности. Когда Валентин Егорович на выборы пошел, мы замыслы Валериного штаба в полной мере на себе ощутили. И это, замечу вам, в определенной степени хорошо, потому как действия их для нас вполне предсказуемы.
Лямский неожиданно встал с кресла, прошелся по кабинету, потом резко подошел к Гениному столу, оперся о него руками и в упор уставился на Кирпичникова.
— Вы поняли, к чему я вам все это рассказываю?
Гена не шелохнулся. Леонид Леонтьевич постоял в такой полусогнутой позе несколько секунд, медленно опустился в кресло и сказал:
— Я рассказываю вам все это к тому, что в нашем городе достаточно людей, которых в разное время Сокольников элементарно обидел. Причем обидел походя, особо не задумываясь, а это и есть самое больное. И его исчезновение может быть результатом хорошо продуманной мести. Даже если после выборов Сокольников благополучно вернется домой, ему все равно придется скверно. С одной стороны, он руководитель штаба, который пусть вынужденно, но бросил команду в самый ответственный момент. С другой стороны, если команда и без него сработает хорошо, то это будет означать, что Валера вовсе не такая ключевая фигура, какую из себя изображает. Это первое. А второе… Если все же справедлива ваша версия, и Валеру похитили в интересах политической игры, то менее всего такое похищение выгодно мне. Потому что самый опасный противник — это тот, чьи действия ты не можешь предугадать. А для меня Валера ясен и понятен, как букварь. Зачем мне ликвидировать такого человека? Чтобы ему на смену — а это неизбежно — пришел тот, кто для меня как японская грамота?
Откровенно говоря, в рассуждениях Лямского была основательная логика. Если старый друг лучше новых двух, то даже два старых недруга лучше одного нового, потому как заранее знаешь, откуда какой напасти ждать. Опять же если верить Леониду Леонтьевичу, недругов у Валерия Аркадьевича могло найтись предостаточно. Искать их поименно — все равно что по зернышку перебирать элеватор. Опять же куда деть Желтухина? По мнению Лямского, кто-то прознал про журналиста и решил использовать это для похищения Сокольникова. Но если учесть, что о пропаже Севы широко известно стало только сегодня после публикации в газете, то похититель Валерия Аркадьевича должен быть близок либо к штабу Шелеста, либо к тем, кто поспособствовал исчезновению Желтухина.
Примерно так мы рассуждали с Геной после того, как распрощались с Лямским и Гудилиным. Честно говоря, если Гудилин произвел на меня весьма невнятное впечатление, то Лямский вполне положительное. Возможно, на фоне раздражения, которое я стал испытывать к Шелесту и Бреусову. Эта парочка хранила глухое молчание, хотя я был уверен: Катя Сокольникова постаралась их основательно взбудоражить.
И все-таки они объявились, причем без предварительного звонка.