Я завела мотор и медленно поехала по двору. Доехала до угла дома и тут же притормозила. Стоп! Что сказала Копалкина, когда я к ней заявилась? Дескать, не рассусоливайте, а то мне уходить пора. Конечно, Нина Федоровна могла сказать это, чтобы я не рассиживалась. А могла в соседнюю булочную собраться. Или на рынок за морковкой. Но вдруг по делам?
Я вообще-то терпеть не могу просто так сиднем сидеть и у моря погоды ждать. Вот Володя Кротов, наш третий детектив, по этой части большой мастер. Он терпеливый, словно удав, и дотошный до занудства. Если нужно слежку за кем-то устроить, то это всегда на Володю бросаем. Иногда он себе в напарники пару ребят из нашего охранного подразделения берет, но нередко и в одиночку справляется. В отличие от нас с Игорем, Кротов в частные сыщики пришел из математиков, чем и объясняет свою редкостную въедливость.
Я решила, что двадцать минут ожидания вынести мне все-таки удастся. Но если Копалкина не появится, посажу ей «на хвост» Володю. Пусть выслеживает, в чей штаб бабулька шастает.
И в этот момент во дворе нарисовалась Нина Федоровна. Она быстро просеменила мимо моей машины и двинулась в сторону центра. Я поняла, что, с учетом многолюдной улицы и сомнительной возможности припарковаться в нужный момент, слежку за ней придется устроить пешим ходом. Опасалась лишь одного — если Копалкина вдруг решит воспользоваться общественным транспортом. Мне, однако, повезло. Мало того что Нина Федоровна общественным колесам предпочла собственные ноги, так она ими еще и бодро шагала, не обращая никакого внимания на окружающих. У нее явно имелся конкретный маршрут, и конечным пунктом этого маршрута оказалось здание, которое когда-то принадлежало исследовательскому институту, а теперь было заселено бесконечным множеством фирм и фирмочек. Внизу, на месте прежнего просторного вестибюля, теперь теснились торговые киоски и бродило довольно большое количество людей. Это для меня было удобно. Зато, когда я увидела человек пятнадцать, ожидающих единственного работающего лифта, мне заплохело. Потому как поняла: тут-то меня Копалкина и накроет. Втискиваться с ней в одну кабину было все равно, что за руку хватать. А пытаться бежать по лестнице в надежде перехватить где-нибудь на этаже значило, что я почти стопроцентно потеряю свою драгоценную бабульку.
Но мне повезло. Помявшись пару минут около лифта, Копалкина развернулась и отправилась пешком. Я радостно пошагала за ней. Топать пришлось недолго. На третьем этаже Нина Федоровна свернула в коридор и метров через десять исчезла за дверью, на которой висела табличка «Фонд формирования общественного сознания и развития гражданских инициатив».
Я напрягла голову. Где я слышала это закрученное, как свинячий хвост, название? Причем слышала-то совсем недавно. И тут вспомнила. Ну конечно, Гена с Игорем говорили, что Козлинский как раз представлялся руководителем этой шарашкиной конторы! Но какое отношение к этому имеет Копалкина?
Оказалось, весьма непосредственное. Дверь неожиданно приоткрылась, на пороге образовалась девица с густо намакияженным лицом и в помятой юбке, которая крикнула куда-то в глубь комнаты:
— Ниночка Федоровна! Я вам пирожки куплю! Вам как всегда — с мясом и повидлом?
Вот, значит, что… Болтунов Копалкина не любит, а Григорий Акимович ей родная душа? Правильно в листовке написали: «Любовь зла, полюбишь и Козлинского».
Глава 11. Игорь
В отличие от хорошо оборудованного и надежно охраняемого (по словам Варвары) штаба Никиты Петровича Шелеста, штаб Григория Акимовича Козлинского напоминал сельский клуб в канун праздника. В просторной комнате, заставленной разномастной мебелью и завешенной всевозможными плакатами, разговаривали, писали, звонили по телефону и просто мельтешили примерно полтора десятка человек в возрасте от лет восемнадцати до лет восьмидесяти.
Мое появление было встречено полным невниманием. То есть меня попросту не заметили, что я расценил как большую странность. Во-первых, сам по себе я не столь уж неприметная личность, а, во-вторых, по моему разумению, появление в избирательном штабе незнакомого человека должно вызвать хотя бы любопытство. Но ничего подобного. Прошли минуты три, пока в меня наконец уперлись карие глаза, и хорошенькая девица лет двадцати вдруг радостно воскликнула: