А Смерть — ему:
— Успеется. Выеби–ка меня ещё разок.
Ёбаря Кошкина о таких вещах дважды просить не надо. Снова достал хуй, снова Смерти в пизду сунул и по–новой начал её ебать.
Ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт–ебёт–ебёт-ебёт… А Смерть знай себе подмахивает и покрикивает:
— Давай, давай, веселей!..
Кошкин и даёт. Вернее — ебёт.
Ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт- ебёт–ебёт ебёт–ебёт- ебёт–ебёт и…
ЗАЕБАЛ Смерть. До смерти.
И опять стал жить–поживать, да баб ебать. Вот ему шестьдесят стукнуло… вот девяносто… а вот и все сто двадцать… У него уж и первая жена помереть успела, и вторая, и третья, и четвёртая… и дети все от старости умерли… и внуки с правнуками. А Кошкин знай себе ебётся.
В конце–концов феноменом Кошкина заинтересовались учёные из Академии наук и создали специальную комиссию во главе с профессором Кислощеевым.
Явилась комиссия к Кошкину и говорит:
— Здравствуйте. Хотим узнать, почему к вам так долго смерть не приходит.
— А я свою Смерть насмерть заебал, — честно признался Кошкин.
— Как это? — не поняли учёные.
— Хотите покажу?
— Покажите.
Кошкин, не долго думая, поставил всю комиссию раком и отъебал. Не насмерть, конечно. Но прилично каждому впиндюрил. В особенности, профессору Кислощееву. Так ему засадил, что профессор потом на лекциях студентам рассказывал: «Да, ребята, вот это хуй. Всем хуям хуй». Студенты слушали профессора и на ус мотали, а после лекций к Кошкину бежали. Ебаться. Впрочем, это уже совсем другая история.
Могильщик Фёдор и его больная жена Настя
Жили–были человек по имени Фёдор и его жена по имени Настя. Фёдор был очень умный, поэтому работал на кладбище. Могилы рыл. В этом нет ничего странного; ворон тоже мудр, а сидит на отбросах.
А жена у него всё время болела. Ну, у Фёдора то есть.
Народу каждый день помирало много, так бывало накопаешься — спину не разогнуть… Придет, значит, Фёдор с работы голодный как собака. А ужина — нет. Настя опять слегла.
Мечется, мечется, сердешная, по кровати.
— Воды! — хрипит. — Воды!..
Ну, даст ей Фёдор сырой воды из–под крана. Жена всё ж таки. Настя пьёт–пьёт. Жадно так, с прихлёбом. И по подбородку у неё вода льётся.
Один раз… второй… третий… Болеет и болеет Настя. Вот, кажется, совсем уж доходит, завтра помрёт…
Нет, не помирает!
Другие, кругом посмотришь, только и делают, что мрут как мухи. А Настя — нет. Болеет, но живет. Недаром говорится: слабая лучина сто лет коптить может.
Надоело наконец всё это Фёдору. Решил он от Насти избавиться. Стал ждать удобного случая.
А тут как раз помер один профессор. Выкопал Фёдор для него могилу, а родственники возьми, да и откажись от похорон. Пускай, говорят, лучше дома лежит. Квартира у нас большая. Места всем хватит.
А земля в тот день тяжёлая была. Глина да камни.
Пришёл Фёдор домой чуть живой. Еле ноги волочит. Ну, — думает, — сейчас жена ужин приготовит, поем, отдохну…
Хрен попало.
Настя опять больная лежит. Ещё пуще прежнего хворает. Мечется по кровати. Вся красная от температуры.
— Воды! — хрипит. — Воды!..
Дал Фёдор ей воды из–под крана.
— Пей, миленькая, — ласково так говорит, а сам думает: «А не зарыть ли мне её в эту свободную могилку?..»
Сказано — сделано.
На другой день воскресенье было. На кладбище — выходной. Вот Фёдор и пригласил Настю между могил прогуляться.
Настя сдуру и пошла, ничего не подозревая. А Фёдор ей дорожку, знай, указывает.
— Сюда, милая… Теперь — сюда.
Довёл жену до профессорской могилы, да и столкнул. Ну а уж заступ у него ещё с субботы был в кустах припрятан.
Зарыл он Настю. Землю подравнял.
По–шёл весёлый!
Приходит домой, а там… Настя. Лежит на кровати вся из себя больная.
— Воды! — хрипит. — Воды!..
Что за чёрт?..
Побежал Фёдор опять на кладбище. Могила на месте.
Вернулся домой. Настя тоже на месте.
Ладно, думает Фёдор, раз начал душить — надо душить до конца. (Привычка у него такая была: всякое дело до конца доводить.)
В следующее воскресенье приглашает он жену на лодочке покататься. Настя не против.
Завёз её Фёдор на середину пруда.
— Попробуй, — говорит, — Настьюшка, дно не нащупывается?
Настя начала пробовать. Рука всё глубже, глубже под воду уходит.