— Вот вы богатый человек, — сказала Полина. — Вы счастливы?
Руднев покачал головой.
— Деньги не приносят счастья. Удовлетворение — да. Но счастье… Вообще, как только получаешь то, чего хочешь, тут же понимаешь, что хочешь чего–то другого.
— И всё–таки, — не отставала Полина. — Что может тревожить такого богатого человека, как вы?
Руднев не ответил. Глаза его беспокойно перескакивали с предмета на предмет. «Как пугливые птицы», — подумала Полина.
— Пойдёмте в кино, — наконец сказал Руднев.
Они сидели вдвоём в пустом зале и смотрели фильм про то, как мужчина и женщина сидят вдвоём в пустом зале и смотрят фильм про то, как мужчина и женщина сидят вдвоём в пустом зале и… И т. д. Потом экран погас, и киномеханик весело объявил им, что «кина не будет» — в аппарате перегорела лампа.
— А чем всё закончилось? — поинтересовалась Полина.
— Ничем, — ответил парень. — У них у всех тоже лампы перегорели.
Руднев и Полина вышли из кинотеатра. На небе сияли звёзды. Горы, окружающие Новгород или Смоленск, были похожи на спящих чудовищ.
В отеле Руднев распорядился, чтобы ужин подали в номер. Полина выключила свет, зажгла свечи… В комнате царил романтический полумрак. Полина отламывала оплывшие кусочки парафина и жевала.
— Я жую воск, — мечтательно говорила она. — Как в детстве… Тёпленький такой.
Часы тихонько били двенадцать. По радио звучали сентиментальные песенки. Полина и Руднев танцевали. Затем ели, пили, разговаривали…
— Почему вы не женитесь? — спрашивала Полина.
Руднев загадочно улыбался.
— Женщина для меня — это пропасть, в которую я могу смотреть до бесконечности, но никогда не прыгну… Впрочем, — добавлял он, — я был два раза женат.
— Врёте, — лукаво щурилась Полина. — Никогда вы не были женаты.
— Я не вру, — серьёзно отвечал Руднев. — Просто иногда я вспоминаю то, чего не было.
Зазвучала медленная композиция «38 слезинок», и они снова решили потанцевать. Потом опять говорили о женщинах.
— Женщина вызывает во мне благоговение, — признавался Руднев. — Вернее, не сама женщина, а та тайна, которая в ней заключена. Но, конечно, — поправлялся он, — если это красивая женщина.
Полина пригубила вино.
— Нет женщин красивых и некрасивых, — сказала она. — Есть женщины ухоженные и неухоженные. Если на женщине изящное нижнее бельё, у неё даже походка становится другой.
Руднев закурил, выдохнул дым и шутливо погрозил Полине пальцем. Полина шутливо укусила его за этот палец.
— Вам никогда не хотелось стать женщиной? — спросила она.
— А я женщина, — с громким смехом ответил Руднев. — Меня тестировали, и я оказался стопроцентной женщиной. — Приблизив своё лицо к лицу Полины, Руднев прошептал: — Хотите, я надену вашу клетчатую юбку?
Теперь громко засмеялась Полина.
— Я сразу представила себе такого шотландца с волынкой… — Она поиграла на воображаемой волынке.
Тем временем ночь прошла и наступило утро.
— Как?! — ахнула Полина. — Уже утро?!
Руднев снял с её запястья часики и перевёл стрелки на шесть часов назад. То же самое он проделал со своими часами.
— Сейчас снова наступит ночь, — сказал Руднев.
И — действительно — наступила ночь. На небо вернулись звезды и луна. А в эфире зазвучали сентиментальные песенки.
Под одеялом было тепло и уютно. Полина лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к едва уловимому шороху мужских и женских голосов — всё, что осталось в номере от тех людей, которые когда–то здесь жили. Скоро и их с Рудневым голоса вольются в этот общий хор, думала Полина, и будут плавать под потолком, словно сигаретный дым, постепенно тая… тая… тая…
Незаметно для себя Полина уснула. Ей приснились тишина и одиночество. «Особенно хорошо, — продолжала думать Полина уже во сне, — что снятся и тишина, и одиночество. Одновременно». Затем она долго блуждала по запутанному лабиринту своих мыслей, пока, наконец, не вышла на самый верх Эйфелевой башни. Внизу расстилался ночной Париж с миллионами огней.
— Идёмте к морю, — предлагал утром Руднев.
И они шли к морю. Смотрели на волнорезы, о которые бились волны; на белоснежный корабль, уходящий за горизонт. Полине захотелось в мгновение ока перенестись на этот корабль и плыть–плыть–плыть куда–нибудь далеко–далеко, в Венесуэлу или Бразилию.
Потом они гуляли по городу. Оказывается, это был вовсе не Новгород и уж тем более не Смоленск. А Феодосия… Напротив дома–музея Грина располагалась какая–то забегаловка. И, конечно же, называлась «Ассоль».