Аллочка посмеялась над его доверчивым отношением к рекламным призывам и открыла ему секрет продолжительной молодости отдельно взятых деятелей искусств - уколы специальные, уколы в специальном медучреждении... Но очень дорогие.
Это его не остановило. Он продал китайскую вазу, древнюю, как мир. Денег хватило на три укола. Но этого оказалось маловато, хотя, вроде бы... почувствовал себя немного крепче в том месте, где ютится мужское достоинство. Продал ещё несколько антикварных вещиц во славу омоложения... Остальные были уже дешевы и для антикваров неинтересны.
Спасла положение Аллочка. За целых два укола заплатила сама, но предупредила, что теперь, если он хочет добиться стабильного результата, придется выкручиваться. Он подумал, подумал и согласился, когда она сказала, что есть необходимость махнуть в Петербург... Не надо спрашивать, зачем. Просто он поедет туда после телеграммы от... например, двоюродного брата Константина. Ему самому ничего не надо делать. Нужные люди остановят его машину в нужном месте. Деньги на поездку, кстати, будут лежать в бардачке. Аллочка объяснила, что одна эта поездка покроет его расходы на несколько волшебных уколов, и он, к тому же, рассчитается с ней.
Вряд ли Анатолий Козинцов был уж совсем наивный. Должно быть, и совесть обжигала... Но желание омоложения оказалось беспощадным и ослепляющим.
И в тот раз все прошло нормально. Он с хорошим лицом человека, которому известны лишь светлые, радостные стороны жизни, проскакивал посты ГАИ и отдельно взятых милиционеров при исполнении. Некоторые узнавали его, улыбались, махали вслед. Он доехал почти до Петербурга, когда его машину остановили на развилке дорог добры молодцы в камуфляже, попросили выйти, порылись под задним сиденьем, что-то, видно, нашли очень нужное и укатили на черном джипе. Он тогда провел в Петербурге целую неделю, посещал театры, музеи, поднимался на лестничные площадки и стоял перед дверями тех квартир, где жил когда-то в молодости. Об этих своих ностальгических стояниях рассказывал потом за обеденным столом в Доме...
Возможно, Козинцову и во второй раз повезло бы, когда пришла телеграмма от "сестры"... Но не дано было ему знать, что те, кто режиссировал наркоспектакли, кто отслеживал операцию, были с запозданием оповещены о том, что на дороге, по которой он уехал, появились спецназовцы с собаками и "трясут"транспорт. Оставалось одно - успеть остановить артиста в тихом месте, изъять дорогой товар, а машину вместе с незадачливым курьером взорвать. Что и было выполнено. А чтобы версия ограбления выглядела убедительней, с руки убитого актера сняли не сильно дорогие часы.
Веру Николаевну, самоотверженную жену режиссера, испортившую себе надпочечники в результате слишком долгого сидения в серном источнике во имя хорошего кадра и искусства вообще, никто убивать так скоро не собирался. Не было причин. Слишком-слишком много случилось смертей за короткий промежуток времени! Необходим был люфт, передышка, полоса спокойствия. К тому же "товар" ещё не поступил. Пустовала собачья будка.
Но к сожалению, Вера Николаевна, как выяснила из её дневника приглядчивая Аллочка, слишком много узнала от Обнорской! В том числе про сломанную ногу Мордвиновой, так что вполне могла разгласить совсем не нужные сведения, посеяв в массах сомнения в достоверности слушка насчет кипятильника, включенного всухую... Зловредной Обнорской, мстившей своей сопернице и критиканше...
Вот почему Аллочка под неусыпным руководством Ксении Лиманской, вынуждена была подсунуть Вере Николаевне лекарство, от которого та перевозбудилась и, действительно, бросилась на стекло двери, что вела в лоджию. Нельзя же было, чтобы она умерла тихо, как Обнорская. Разнообразие смертельных исходов, рассудила Ксения, гасит подозрения, если они вдруг у кого-то могут возникнуть.
Вообще её предприимчивости и воображению могли позавидовать даже великие режиссеры и прославленные фокусники. Это она придумала собачьи кости из пластмассы под героин. Собачьи кости, лежащие в будке, - это же так естественно... Собачьи кости для игры собак переправлялись самолетами вместе с собаками и собачниками. Собаки же, играющие костями-игрушками это же так умилительно! Впрочем, были и другие способы переправки "товара", придуманные вездесущей Ксенией. Обзаведясь банковскими счетами, она чувствовала себя обязанной действовать с ещё большей отдачей и воодушевлением...
И это ведь тоже её придумка - повязать всех единым грехом. Это она развязала руки лихим бабенкам, позволяя грабить умерших старух, снимать с их ещё теплых тел всякие драгоценности. А сама участвовала в этих сатанинских оргиях больше для отвода глаз. Мол, как все, бедствую, вот и не брезгую, что поделаешь, времена такие пришли, жизнь тяжелая, паскудная, она и толкает на нехорошие дела.
Ну а что же Виктор Петрович? Он что, вовсе ни о чем не догадывался? Ему выгодно было делать вид, что не догадывается. Он знал, что его должок в двадцать пять тысяч долларов висит на нем, но если он будет вести себя хорошо, - его к стенке не будут прижимать. Авантюрист и мошенник, старый картежный шулер, он чуял, что попался, и крепко, что хода назад нет, что и дядя-алкоголик тоже кем-то вписан в реестр его деяний заодно со вспышкой старого телевизора... Он решил бросить весла, и пусть несет, и куда кривая вывезет. От очень уж черных мыслей спасало женолюбие. На этой почве они и сошлись с Анатолием Козинцовым. Особенно сблизила их общая беда проявление этой чертовой импотенции. Виктору Петровичу, конечно, было обидно, что он стал сдавать столь рано - в сорок пять, в то время, когда Козинцов, с его слов, - лишь в шестьдесят пять. Тем более обидно, что у него, бывшего спортсмена, именно сейчас появилась чудесная девушка, начинающая певица, он в неё влюбился по уши... И деньги нужны! На все, про все нужны деньги!