Судный день. Утро. Огромный холст подавляет размеры комнаты, ему тесно в ней.
- Она там?
- Да.
- Слышит нас?
- Не знаю. О нет. Она... как бы спит. И проснется, едва мы снимем покров... Господин барон! Одну минуту!
- Ну, ну же!
- Ради всего святого... Когда она будет спрашивать... Скажите ей неправду. Что ее сглазили, заколдовали. Что она была больна и выздоравливает... Ведь она умерла... страшной смертию?
- Да... умерла. Но зачем врать?
- Так будет лучше, поверьте мне, иначе...
- Ну, говори!
- Иначе... будет ей очень худо. Хуже, чем всем нам...
- Ладно, там видно будет. Ну, взяли, разом!
Два рослых челядинца с превеликим тщанием убирают и уносят прочь тяжелую материю. Селина хмурится и заслоняется от внезапного света. Приоткрывает глаза.
- Фред! - голос не изменился. Ничто не изменилось. Юная, юная Селина... - Ты жив? А где Дэйви?
Мастер Тим вскидывает руки в горестном ужасе и поспешно ретируется.
- Кто этот человек? Фред. Где я? Что с тобой? Это не ты, Фредди! Ну почему ты молчишь?!
Она металась в замкнутом пространстве пустого простого фона, каменный куб, белые стены, большое окно. Без стекла, но... не пускает наружу... Ну конечно, он проболтался!
Значит, я - умерла. Это все-таки случилось. Гос-споди! И я это не я. Я даже не человек. Хоть я ощущаю себя, свое тело, свою память, но я - никто. И этот непохожий Фред - никто. На самом деле он парализованный старик - и я не смогу его увидеть настоящего! А если он отключит терминал, то я мгновенно умру снова - или нет? - и не узнаю об этом, а потом снова оживу, и опять это буду не я... Безумие стало бы спасением. Она сопротивлялась панике, как могла только, временами радовала его, разделила с ним трапезу, без эмоций, трезво поспрашивала о новостях в большом мире, о жизни мира малого - даже он был закрыт для нее. Но все равно, без конца прокручивалось в голове - я умерла - она умерла - так кто же я? Барон Фредерик в абсолютной растерянности наполовину вытряс душу из мастера Тима. Астания спешно сочиняла отвар из девяти трав. Тщетно. Вопли сменились всхлипами.
Упал псевдо-вечер на землю, на замок, на двух отчаявшихся чужаков, чужих всему здешнему миру.
- Что ты видишь?
- Стены, белые стены... - отвечала Селина в полудреме. - И ты за стеклом. Фредди, ты слышишь меня? Дай руку. Вот.
До предела холст и ее выпускал вовне, но чем дальше - тем сильнее тянул назад.
- Фред-ди... - она заплакала тихо, устало. Он не откликнулся. Некое новое соображение им завладело. Протяжным шелестом отозвался стилет, извлеченный из ножен. Он не торопился. Обошел портрет, протиснулся между рамой и стеной, хранившей кровавые отпечатки его кулаков. Царапины еще саднило. Холодная рукоять стилета стала единственной опорой в зыбкой, расползавшейся спелой мякотью персика юдоли слез.
- Стой! Что ты задумал?
- Я ее освобожу, - отвечал тот монотонно.
- Ты?
- Я распорю холст сзади. Я взломаю белые стены.
- Ты убьешь ее!
- Нет, - он, казалось, опешил, и я повторил, - Ты убьешь ее сзади, ударишь в спину!
- Пусть лучше она умрет.
- НЕТ! - закричал я, - ХВАТИТ! Я уже раз убил ее! Это я уговорил ее лететь с нами! Я убил ее так же верно, как ножом! Брось нож, мальчишка! Я тебе приказываю, слышишь, не смей! Я войду в игру! Ты убьешь ее и сам не захочешь жить! Сейчас же войду в игру!..
- Фредди! - позвала Селина тревожно с той стороны.
- Сотру вас обоих! - я осекся. Забыл пароль. - Энди!
- Да, сэр?
- Записная книжка!
- Раздел, сэр?
Барон Фредерик долго не думал.
- Трусливый старик! Убей нас! - Он ударил клинком в упругий холст. Я оцепенел.
- Раздел, сэр?
Лезвие с треском раздирало матерчатую основу, поднимаясь все выше. Фредерик повернул стилет и рванул наискось вниз. Не веря себе, боясь верить, я увидел в прорехе круглую луну в окне. И медленно, в ритме сновидения, оборачивающуюся фигуру.
Как тонок ее профиль в сиянии твоем, о, богиня!
Стилет упал и зазвенел.
- Селина!
- Раздел, сэр?
Я не мог выдавить ни слова. Я, трусливый глупый старик, молчал и с натугой сглатывал комок адамова яблока, и первые, самые трудные слезы набухали и торопливо стекали к уголкам рта, на подбородок... Я на экране, я - молодой - такой, каким не помнил себя и в молодости, беспечный и окаянно обаятельный, с Селиной на руках вышел в сад.
Тихий ночной ветер не в силах шелохнуть листья. В небе чистом звезды кружатся так незаметно, что только напряжением ума постигаешь их движение и ужасаешься страшной тяжести проворачиваемых бездн.
Поверь этому миру, и он примет тебя. Прижми к щеке холодное гладкое яблоко, измазанное в земле, погрузи пальцы в эту мокрую вскопанную землю под яблоней, сорви пучок травы... Поверь свежему запаху ее сока. Смерти нет! Мир молод.
Благословляю вас, дети мои! Забудьте про меня...
Так судьба, не спрашивая нас, ломает любые хитроумные планы и выстраивает нечто такое, некое смешение вчерашних мечтаний и опасений... Данность. Не кара, не дар... Не думай больше, не надо...
Они жили долго и счастливо, и все-таки умерли - в один день. Что же сталось с ним, неведомо. Да и вряд ли кому бы то ни было интересно, кроме него самого и налогового инспектора.
* * * * * * * * *
... на рассвете, холодном и гулком, я давно уж бодрствовал. Зябко было в плаще и даже под попоной. Черт меня побери совсем, если я понимаю, почему холод терзал меня так же, как рыцаря Ренато. Костер дымился вяло, не балуя ни теплом, ни светом. Много ли проку от влажного валежника? Казалось, будто ушей моих достигает странный легчайший звук, подобный тому, который издает земля в цветочном горшке после поливки. Вода уходит вглубь, и бесчисленные устья одно за другим пропускают ее, хлоп - и снова раскрываются поры почвы. Подобный тому, который невесомым фоном наполняет лес осенью, после дождя, когда опавшие листья - намокшие, слипшиеся - начинают расправляться. Торчат черные ветки и с мокрых сучьев отрываются редкие капли...
Серый неяркий рассвет пришел, и туман едва посветлел. Стоя, я не видел носков сапог, ноги расплывались на высоте колен. Из серого молока ткнулась морда Гарольда. Ренато принялся неторопливо снаряжать его, словно специально растягивая никчемное свое занятие. Словно испытывая мое терпение. Словно ожидая чего-то...
Компьютер поинтересовался, - Ваши действия?
- Выйти к ближайшему селению, - сказал я наудачу.
- Пи-пи-пи, пии-пии-пии, пи-пи-пи, - пронеслось в наушниках. Ренато поднял взгляд на меня.
- А что мы там забыли? - осведомился он хмуро.
- П-привет...
- Виделись.
- А что ты предлагаешь?
- На большую дорогу - и в город, в Зиурию!
- А где она, эта большая дорога? - схитрил я и воровато нажал привод оружия. Рука его вскинулась и опустилась, и снова поднялась. Он попытался скрыть свой невольный конфуз - дескать, сам по себе махнул на север, на темную стену сосен.
- Но ты забываешь о Макитоне, дружище.
Он дернул плечом.
- Не вижу связи.
- Разве не хочешь попробовать?
- Решай сам.
- Мы пойдем в деревню, - решил я поспешно, - Эй, компьютер, далеко ли до деревни?
Он не отвечал, только Ренато уверенно потянул повод. Мы пошли сквозь чащу напрямик, будто по компасу.
- Фактор времени один к десяти, - буркнул я напоследок. И встал, и потянулся каждой жилочкой. И зевнул до хруста в челюсти. У нас было позднее утро. Я поднял жалюзи.