Содержимое ларя на первый взгляд ничем не привлекало. Нехитрые пожитки средневековья. Негодный хлам. Аккуратно свернутая, латаная одежда, деревянные миски и чашки, какие-то мешочки, и тощие, и пузатые... Из-под грубо выделанного овчинного тулупчика высовывалась засохшая ветка-рогулька. "Палка о трех концах", - я скептически поджал губы, - "А почему же он такой тяжелый? "
- А что под одеждой?
- Вы хотите увидеть, что лежит в сундуке?
- Да!
Я-другой погрузил обе руки в сундук по локоть, нащупывая проход среди ворохов материи, и без особых усилий, одним рывком выгреб верхний слой барахла наружу и через край на пол. Стукнулась деревянная утварь о камни очага, чашки раскатились по полу какая куда... Я замер, восхищенный.
Я смотрел прямо в свое неверное, мерцавшее отражение в громадном золотом овальном зеркале с узорами и объемными фигурками на раме. Тускло отсвечивали густо-красные рубины, посылая мгновенные всполохи. Будто вся хижина наполнилась сиянием царственного металла и цветными искрами. Ларь скрывал княжеские сокровища. В голове моей трепыхнулась нечаянная мысль: уж не разбойничье ли это достояние, копившееся десятилетиями грабежа. Я перебирал взглядом кубки, шкатулки, перстни и тяжелые даже на вид золотые (ну разумеется - какие ж еще? ) монеты, толстая жемчужная нить, свернувшаяся подобно удаву в широкой чаше... Жемчуг отливал розовым в лучах, отражаемых червонной поверхностью. Нешлифованные самоцветы облепили рукоять и ножны маленького кинжала, вроде как моллюски на киле запущенной шкуны. Я поймал вдруг себя на том, что шепчу сухими губами: - Черт возьми, черт возьми...
- Что это?
- Ложные богатства Кума Гараканского.
- Как это ложные?
- Призваны отвлекать злоумышленников от главных его сокровищ.
- Это тряпье?
Сложенный вчетверо плащ развернулся на полу и показывал корешок толстой черной книги... Кончик рогульки высовывается. Она, эта рогулька, цепляется за какой-то уголок моей памяти, но все без толку. Ветхий холст мешочка прорвался, и на свет проклюнулся тонкой сыпучей струйкой мелкий белый порошок. На соль похоже. И тут свершилось непонятное. Я не сказал ни слова, не шелохнулся, но я-другой на экране не торопясь наклонился, забрал в щепотку порошка и поднес к языку. Скривился, сплюнул и произнес уверенно: Да нет, это не соль!
И сразу, словно опомнившись, стряхнул белые пылинки. Ну вылитый я сперва, не думая, лижу неизвестную - может, и ядовитую, - горечь, и только потом до меня доходит, что отравился-то я зря... Не успел я еще задать еще один дурацкий вопрос из цикла "Что это? ", как мой двойник отпрянул назад и опрокинул скамью. Было от чего. Оторвавшись от пальцев, порошок вспыхнул ярким пламенем. Малиновым. Почему-то мелькнуло, что такое пламя не может обжечь. Оно ненастоящее, холодное, колдовское... Пока у меня в голове мелькали всякие мысли, события разворачивались сами по себе. Из пламени, теперь больше смахивавшего теперь на клубы шоу-дыма в малиновом свете киношной аппаратуры, вниз хлынул поток мелких сверкающих зерен. Эти искристые камушки образовали уже горку, как в нижней половине песочных часов, а сверху все струилась их россыпь.
Мой двойник вконец зарвался. Он сунул руку прямо в трепетание малиновых пятен в футе от моего (вернее, его! ) носа. И не отдернул. Пламя оказалось холодным и заметно меркло. Водопад кристалликов иссяк. Для ослепленных глаз хижину заполнил мрак, углы потерялись, только горка граненых камушков светилась возле затухавшего очага. Я-другой переступил неловко через кучу барахла, каблук твердо уперся в неприметный плоский ящичек, укрытый в ней. Треснула хрупкая дощечка, и меня насторожил короткий, резко оборвавшийся свист. Я не сразу различил новое облачко, теперь выползавшее из рукава меховушки. Оно тоже светилось, лиловым и фиолетовым, в нем проскакивали желтые искры, и шерсть на меховушке встала дыбом. Но я-другой не заметил ничего дурного. Я-другой зачерпнул полную горсть прозрачных камушков и встряхнул на ладони, пропустил между пальцами, оставил в руке один, присмотрелся... Я молчал, но ситуация меня забавляла. Он вытащил из дорожной моей (или его) сумки склянку толстого стекла с давешней целебной эссенцией. Догадался процарапать стекло, достойный наследник ломбардцев. Я отложил бесполезные наушники и принялся за остывшую яичницу.
В телевизоре грохнуло. Тучка, разросшаяся в дальнем углу, стукнула яркой молнией в мои доспехи, которые были привалены к стенке. Двойник порывисто обернулся. Тучка опять коротко громыхнула и выпустила стайку светлых шаров, не крупнее яблока. Два из них столкнулись в воздухе, и еще одна мгновенная оранжевая вспышка разорвала сумрак. И снова грянул гром.
- Чертов пиротехник, - завопил я, отброшенный под стол. Стол меня и защитил. Еще несколько взрывов раскатилось по хижине. Стены сотрясались, и хуже того - по ним побежали огоньки. Я чуть не подавился, когда новый залп прогнул динамики. Рыцарь Ренато выказал себя молодцом хоть куда. Не суетясь сильно, он схватил в охапку свои вьюки и сверкавший панцирь и неуклюже, боком, протопал в сени, во двор, выпустил ношу из рук и поспешно вернулся. Внутри уже полыхало. Шаровые молнии лопались вовсю, рассыпая горячие искры, как от сварки. Оставалось лишь сгрести оставшиеся пожитки и бежать прочь, пока крыша не рухнула.
Компьютер упрямо молчал. Я, на диво спокойный, заедал яичницу йогуртом. В кадре мелькнул в последний раз черный переплет... Поздно. Я оказался во дворе, причудливо расцвеченном мельтешением языков пламени. Бился и ржал перепуганный Гарольд, сбросив попону и вскидывая стреноженные ноги. Я-другой гладил его, успокаивал, а перед нами была навалена груда моего новехонького рыцарского снаряжения, и на самом верху лежал, надрывая мне душу, оплавленный и расколотый ровно горшок шлем мерлинумской брони с прокладкой из белого камня, с фиксацией забрала в трех положениях. Бирюзовая краска обгорела с него и покорежилась. Жалкое зрелище. Выбросить придется.
В хижине не переставала частая пальба. Наконец с шумом осела крыша, подламывая прогоревшие бревна и балки, и тут же раздался взрыв небывалой силы, разметавший остатки дома во все стороны и осветивший напоследок высокие стволы сосен вокруг поляны.
- Ложись! - заорал я себе-другому. Они - Гарольд и Ренато кувырком пронеслись сквозь густой малинник. Я невольно зажмурился. И снова распахнул глаза. Неожиданно авентюра оборвалась. Даже не перекинулся огонь на верхушки сосен, не побежал по траве и кустарнику. Ночь стояла ясная и свежая. Развалины хижины торчали черными изломами, и в лунном свете везде блистали лужи. Земля и трава были мокрые и скользкие. Ноги скользили по грязи, когда я вставал. Пролетел нечаянный ветерок, меня в теплой комнате пробрал беспричинный озноб. Поежился и сэр Ренато.
- Ваши действия?
Я влез в сбрую наушников.
- Что это все значит?
- Тайное искусство Кума Гараканского, - отрезал надменно компьютер, Ваши действия?
- Сейчас.
Тело ныло, будто это я приходил в себя там, на поляне, обезображенной тайным искусством Кума Гараканского и моим явным легкомыслием.
- Найти Гарольда. Вещи собрать. Что уцелело...
Я и сам не верил. Скорей всего, Гарольд мается где-нибудь с переломанными ногами - ничего не попишешь, случайное событие. С минуту я горестно наблюдал за неловким копошением моего двойника на темной поляне.
- Фактор времени один к десяти, - сказал я, когда он поскользнулся и упал на колено. Луна быстро плыла в светлом ореоле. Когда ее закрывал ствол, в том месте продолжало светиться четкое полукружие лучей, словно от фонаря за деревом. Красиво и загадочно. Однако следовало призвать компьютер к ответу.
- Почему, - спросил я строго, - мой двойник работал сам по себе, я же им никак не управлял?