Все это пустые рассуждения, а вот счастье – не пустой звук.
Я хочу сказать, что сложность, нет, трагизм моих отношений с Электрой возник не от неестественности, а именно от естественности наших отношений. Сначала мы были счастливы, а потом обнаружили, что уже не очень; настало время, когда, заглянув правде в глаза, мы честно и молча констатировали: мы несчастны. Естественность цикла не угнетала меня, напротив, мне было очень любопытно: счастливые люди могут развивать свои отношения только в сторону несчастья. А бывает ли иначе?
Мы оба были правы – но правы на разных этажах, что напрочь исключало (для меня) поиски виноватого. Ее правота была убедительной в рамках ее отношения к миру (с чем я был полностью согласен), но одновременно ее женская правота служила (для меня) доказательством неразумности (с чем она была категорически не согласна), то есть неправоты, в конечном счете. Она была права по-своему, но не права в отношении истины. Такая трактовка бесила ее. Она не могла подняться до моей правоты, а я мог только унизиться до ее понимания: таков был рецепт нашей испепеляющей гармонии. Постепенно любое мое слово, замечание, любая привычка, не говоря уже о мыслях вслух, воспринимались как упрямое, зловредное чудачество. На мою смиренную просьбу позволить мне быть самим собой, она искренне возмущалась: «А кто тебе мешает?»
Мешала мне она, Электра, моя жена. Дело в том, что мое желание быть самим собой она воспринимала как попытки огорчить ее, унизить или даже сжить со свету. Я понимал, что делает она это не со зла, но это не мешало мне временами впадать в ярость.
Я понимал Электру и понимал, что она поступает в рамках своей правоты; на ее языке это звучало так: «Я, твоя жена, хочу как можно лучше, я очень этого хочу! Я стараюсь для тебя, своего мужа. А ты? И говорить тебе об этом бесполезно. Я в отчаянии». Это было правдой, ее правдой. Но она не понимала меня и фактически не признавала за мной права быть собой. Мой ответ, который никогда не звучал открыто, но был зашифрован в поступки, жесты, интонации, паузы, манеру одеваться и раздеваться и т. п. был таким: «Ты хочешь как лучше, а получается хуже некуда. И ты не видишь этого. И говорить тебе об этом бесполезно. Остается только ждать, неизвестно чего, терпеть, неизвестно зачем и делать вид, что все нормально. Привет Харону. Точка».
Она, конечно, подозревала, что я думаю что-нибудь подобное. Но это только увеличивало ее отчаяние. В ее глазах я был мутантом, случайным итогом фатального стечения обстоятельств. Ведь другие мужчины совсем не такие. Живут же люди. Следовательно, дело не в том, что я мужчина, и все мужчины такие, а в том, что я, именно я такой странный. Сначала она ждала, что я исправлюсь, прозрею (а я знал, что она ждет невозможного, и в свою очередь ждал, что она перестанет ждать и примет все с улыбкой, о большем не мечтал), потом перестала ждать и стала просто несчастной бабой, неизвестно зачем влачащей свой крест, о котором никто даже не подозревает. Для нее жизнь обрела параметры какого-то изуверского зиндана, в котором надо было влачить бессмысленное заточение; для меня немногим лучше. Мы с ней попали в полный экзистенциальный тупик. Все неотвратимо катилось к серой безнадеге. Было ясно, что впереди – смерть, больше ничего.
Ну, что ж, мы прошли с ней положенный цикл, и когда-то были счастливы. Наверное, отношения наши исчерпали свой потенциал. Так я объяснял себе то, что происходило между нами.
Почему же мы не развелись?
Электре не позволяли ее принципы порядочной женщины (которые я считал дремучей глупостью, естественно). А мне…
Видите ли, простенькие студенческие объяснения вроде «мы не сошлись характерами» уже давно не устраивали меня. Я догадывался, что дело гораздо глубже. Мне казалось, что наши отношения являются моделью отношений мужчины и женщины вообще. Мне интересно было пройти все стадии распада, если уж таков порядок вещей. Ну, разведемся мы, ну, женюсь я на другой. Будет ведь то же самое. Я, мужчина, являлся носителем разумного, аналитического начала; она, женщина, жила душой и благими порывами. Мы оба будем правы, и в награду получим катастрофу. Между нами, представителями двух разных видов, была пропасть. И вот на чем держался наш союз. Чего здесь больше: глупости, наивности, ума или фатального стечения обстоятельств, судите сами.
Конечно, в моей жизни должна была появиться другая женщина. Это было естественно и неизбежно.