Мага еще сильнее прижалась к нему. «Сейчас выдаст какую-нибудь глупость, — подумал Оливейра. — Ей всегда надо сначала потереться об меня. Решиться на уровне эпидермиса». Он почувствовал что-то вроде злобной нежности, нечто настолько противоречивое, что, вероятно, оно и было чем-то истинным. «Следовало бы выдумать нежную пощечину, стрекозиный пинок. Но в этом мире синтез взаимоисключающих понятий еще не найден. Перико прав, великий Логос стоит на страже. Жаль, вот бы, например, появился „любоцид“, или настоящий черный свет,[97] или антиматерия, которая так сильно занимает мысли Грегоровиуса».
— Че, Грегоровиус придет на вечеринку? — спросил Оливейра.
Перико полагал, что да, а Этьен продолжал излагать про Мондриана.[98]
— Возьми Мондриана, — говорил Этьен. — Перед ним меркнут магические знаки какого-то там Клее. Клее играл азартно, во благо культуры. Для Мондриана достаточно лишь чувственного восприятия, тогда как для Клее необходима еще целая куча всякой всячины. Изысканный для изысканных.
Вот уж действительно китаец. Мондриан же, напротив, рисует абсолют. Ты стоишь перед картиной, и ты голый, и тут одно из двух: или ты видишь, или ты не видишь. Наслаждение, мурашки по коже, аллюзии, страхи или восторги — все это совершенно ни к чему.
— Ты понимаешь, что он говорит? — спросила Мага. — Мне кажется, насчет Клее — это несправедливо.
— Справедливость или несправедливость здесь ни при чем, — сказал Оливейра, скучая. — Речь идет о другом. Не надо все переводить на личности.
— Но ведь он говорит, что все эти прекрасные вещи не годятся для Мондриана.
— Он имеет в виду, что на самом деле для понимания такой живописи, как у Клее, надо иметь диплом по литературе или, по крайней мере, по поэзии, в то время как для понимания Мондриана нужно просто мондри-анизироваться — и дело с концом.
— Не в этом суть, — сказал Этьен.
— Нет, в этом, — сказал Оливейра. — Тебя послушать — каждое полотно Мондриана самодостаточно. Следовательно, он нуждается в твоем неведении больше, чем в твоей искушенности. Я говорю о райском неведении, не о глупости. Заметь, даже твоя метафора насчет голого перед картиной отдает доадамовыми временами. Как ни парадоксально, Клее куда скромнее, потому что нуждается в соучастия зрителя во всем многообразии этого процесса, не довольствуясь только самим собой. По сути дела, Клее — это история, а Мондриан существует вне времени. А ты умереть готов за абсолют. Я понятно отобразил?
— Нет, — сказал Этьен. — C’est vache comme il pleut.[99]
— Ты тут треплешься, черт бы тебя побрал, — сказал Перико, — а Рональд надает нам по шее, он ведь живет черт знает где.
— Прибавим шагу, — подхватил Оливейра, — хочется укрыть бренное тело от непогоды.
— Начинается. Вот черт, только я заслушался твоим аргентинским выговором. Как будто «дощь идет» в Буэнос-Айресе. Смотри-ка, как вас всех колонизировал Педро де Мендоса.[100]
— Абсолют, — сказала Мага, ногой перебрасывая камешек из лужи в лужу. — Что такое абсолют, Орасио?
— Ну это когда наступает момент, — сказал Оливейра, — и нечто достигает своей максимальной глубины, максимального предела, максимального смысла и становится совершенно неинтересным.
— А вот и Вонг, — сказал Перико. — Наш китаец похож на суп из водорослей.
Почти сразу же они увидели Грегоровиуса, который появился из-за угла улицы Бабилон, как всегда, с портфелем, до отказа набитым книгами. Вонг и Грегоровиус остановились и в свете фонаря (казалось, они вместе принимают душ) церемонно поздоровались. В подъезде дома, где жил Рональд, состоялась процедура закрывания зонтиков и обмен приветствиями comment ça va,[101] зажгите же кто-нибудь спичку, лампочка перегорела, ah oui c’est vache,[102] после чего все стали подниматься, но остановились, не дойдя до первой лестничной площадки, потому что на ступеньках сидела парочка и самозабвенно целовалась.
— Allez, c’est pas une heure pour faire les cons,[103] — сказал Этьен.
— Ta gueule, — ответил задыхающийся голос. — Montez, montez, ne vous gênez pas. Ta bouche, mon trésor.[104]
— Salaud,[105] — сказал Этьен. — Это Ги Моно, мой большой друг.
На площадке шестого этажа их ждали Рональд и Бэбс, каждый со свечой в руке и дыша перегаром. Вонг сделал знак, все остановились на лестнице и исполнили a capella[106] несколько неприличный гимн Клуба Змеи. После чего всей толпой быстро проникли в квартиру, пока не начали высовываться соседи.
97
*
100
*
104
Заткни глотку. Давайте поднимайтесь, не мешайте нам. Давай твои губы, сокровище мое