– Закономерности? – переспросила Энни. Она явно пыталась понять, о чем говорит сестра, но получалось плохо.
Эмили, глубоко вздохнув, собралась с мыслями и продолжила:
– Так, смотри: эту документалку сняла студия, которой больше не существует, и не факт, что она вообще когда-то была…
И тогда она пустилась в безумные теории, а мне оставалось лишь стоять на кухне и завороженно слушать.
Суть сводилась к тому, что в титрах было указано имя без подписанной должности: никаких визажистов, операторов, бригадиров и прочих помощников.
Просто одно-единственное имя посреди черного экрана, ничего больше. «Висячее имя» – так, кажется, назвала его Эмили. Она сказала Энни, что случайно наткнулась на его обсуждение и рассказала об этом друзьям в сообществе. Они разобрали имя с помощью нумерологии и математических формул и в итоге узнали про существование некой «Ночной радиостанции».
– «Ночная радиостанция»? Что это? – спросила Энни.
– Это мы и хотим выяснить. Пойдем.
Мне удалось выбежать во двор до того, как они заметили меня в дверях кухни.
Эмили сказала родителям, что хочет свозить Энни в магазин, а потом неохотно спросила:
– Купить вам что-нибудь?
Ее забросали запросами: сигареты, имбирный эль, чипсы. Пока Энни записывала, Эмили взяла у матери ключи от пикапа.
– К с собой захватите, – послышался громкий голос миссис Коннорс.
– Мы все не поместимся, мам, – возразила Эмили.
– У нас большой пикап. Не вредничай, Эм.
Та выдохнула и прошла мимо меня, даже не повернув головы.
– Ну, пойдем.
– А если я не хочу?
Энни схватила меня за руку и потащила за собой.
На самом деле мне очень хотелось поехать с ними; отчасти потому, что Энни украла мой первый поцелуй, но больше из-за рассказа Эмили. Из-за загадочной игры – «Кроликов».
Она притягивала меня. Казалась такой таинственной, только для взрослых.
Энни настойчиво вела меня к старому бело-голубому пикапу с огромными узловатыми шинами, и в голове вдруг мелькнуло воспоминание: день, когда она поцеловала меня.
Энни Коннорс была красивой, но не по общепринятым меркам. У нее были широко расставленные глаза – чуть шире, чем нужно, – и густая копна диких, непослушных кудрей. Но она нравилась мне: резкая, уверенная в себе, она одновременно восхищала и безумно пугала.
Вскоре после моего тринадцатилетия наши родители совместно праздновали День благодарения. Нас с Энни отправили искать какую-то викторину. Мы спустились в полупустой подвал, к кладовке, где лежали старые игры, и она вдруг толкнула меня к газовой печи, рядом с которой стояла моя кровать, деловито прижалась ко мне, обхватила лицо ладонями и поцеловала.
На вкус ее губы были как виноградные мармеладные червячки. Такие же потрясающие.
– Ну как тебе? – спросила она после поцелуя.
В тот момент слов у меня не нашлось, но, думаю, ответ отчетливо читался в глазах: «Ну ничего себе, охренеть».
– Залезай. – Эмили уже сидела в машине и выбирала музыку.
Возразить было нечего, но и садиться рядом с ней не хотелось. Уж насколько красивой и загадочной была Энни Коннорс, Эмили превосходила ее во всем.
– Давайте быстрее, а то опоздаем. – Она тронулась с места, стоило нам только забраться, – Энни даже не успела захлопнуть дверь.
Меня никогда не интересовали машины, но даже неопытным глазом было заметно, что пикапу лет десять, не меньше. В пепельнице под радиоприемником теснились белые и оранжевые окурки. На полу рядом с пустой бутылкой «Спрайта» валялась старая пачка чипсов, от которых остались одни лишь зеленовато-белые крошки.
– Магазин круглосуточный. – Вместе с вырвавшимися словами пришло запоздалое осознание: Эмили и так знала, как работает магазин.
Все это знали.
Она не ответила. Просто вставила кассету в стереосистему, и та, механически щелкнув и зажужжав, осветила кабину сине-розовыми огоньками. А потом заиграла песня Тори Эймос, и Эмили по извилистой длинной дорожке выехала на главную улицу.
Магазин мы проехали – Эмили даже не сбросила скорость.
Все молчали. Мне было страшно открывать рот – страшно сказать что-то и все испортить. Ведь впереди явно ждало что-то интересное, и то самое шило в заднице приказывало молчать и не рисковать, чтобы меня не прогнали.
Достав из-под козырька сигареты, Эмили убрала руки с руля, чтобы прикурить. Она ничего не сказала, но Энни перегнулась через меня и придержала руль.
Они понимали друг друга без слов.
Энни вела машину, глядя на дорогу. Она удерживала пикап ровно между полос разметки, следя за ними так пристально, словно проводила операцию на мозге или помогала разлететься встречным самолетам – как будто мир бы остановился, заедь она на соседнюю полосу хоть одним колесом.