После того как уехала «скорая», Джас все время куда-то звонил. Элла втайне радовалась, что он не ушел — ей было страшно оставаться, хотя по дому еще сновали полицейские в штатском. Врачи, наскоро осмотрев ее, заверили, что все в порядке, и отбыли.
Элла постепенно согрелась, перестала дрожать, и хотя настроение было подавленное, зато уже не качало из стороны в сторону. Конечно, Джас опасался, что состояние шока становится у нее перманентным, и его тревога казалась небезосновательной. Тут в дом ворвался Симон, вид у него после беготни по кустам был еще более взъерошенный, чем у Эллы. Пока она причитала и ахала, пес радостно прыгал вокруг, а потом принялся снова рваться к двери. Она с улыбкой выпустила его в сад. Джас сразу вздохнул свободнее. Потом он решил, что ей непременно нужно выпить еще чаю. Они поспорили немного. Элле пришлось смириться и позволить ему отправиться на кухню. После этого Джас предупредил, что ему пора уходить. Он уговаривал Эллу позволить ему оставить с ней в доме одну из их сотрудниц, когда появились ее родители.
И вот теперь из кухни доносится бульканье закипающего чайника. А ее отец по-прежнему сердито расхаживает из угла в угол, и на лице у него — смесь обиды и оскорбленного достоинства.
— Ну, и где теперь эта свинья? — накинулся он на дочь. Элла ничуть не удивилась — она хорошо знала своего отца. Он всегда злился и срывал злость на окружающих, когда ситуация выходила из-под его контроля. Это был просто страх — страх перед тем, чего он не понимает и с чем не в силах справиться. Она знала эту его черту и потому испытывала к отцу искреннюю жалость…
— Послушай, это всего лишь…
— А, вот, кажется, и чайник вскипел. Сейчас приготовлю всем чай, идет?
Родители разом обернулись и озадаченно уставились на мужчину с явно азиатскими чертами лица, возникшего на пороге кухни их дочери с таким видом, словно он у себя дома. Галстук у него съехал набок, рубашка измялась, а иссиня-черные маслянистые волосы торчали дыбом. Мать с отцом смотрели на него как на привидение.
— Простите, кажется, я забыл представиться. Мое полное имя Джасбиндер, но друзья зовут просто Джасом.
Шагнув вперед, Джас церемонно протянул матери Эллы руку для рукопожатия. Она, словно в оцепенении, протянула ему свою, и Джас радушно ее пожал, потом повернулся к отцу Эллы, с лица которого так и не сошло озадаченное выражение. Не в силах вымолвить ни слова, тот молча переводил глаза с распухшего носа Джаса на его протянутую руку. Так и не ответив на рукопожатие, отец с недовольным видом взглянул на дочь:
— Элла?..
Подождав немного, Джас пожал плечами и убрал руку.
— Папа, это Джас. Джас, познакомься, это мои родители, — прошептала она.
— Это и есть?.. — слабым голосом начала мать. Потом, с видимым усилием взяв себя в руки, подняла голову и расправила плечи. — Элла, так это и есть… тот джентльмен, о котором ты мне говорила?
Элле стало стыдно до слез. Насколько она могла судить, мать просто в шоке. Иначе она никогда бы не осмелилась пренебрегать приличиями.
— Мама! — негромко напомнила Элла.
— Значит, это он и есть! — резко произнесла мать. Достаточно было одного взгляда на дочь, чтобы ее подозрения подтвердились.
— A-а, так это он?! Тот самый тип, который обозвал меня грязной свиньей?! — взревел так ничего и не понявший отец. Выпрямившись и перестав шагать, он угрожающе сдвинул брови — это была его обычная тактика. Элла давно уже подметила, что так он делал, когда хотел сразу сбить с противника спесь.
Элла испуганно съежилась. Все произошло настолько быстро, что она даже не успела рассказать Джасу о том типе, который вырвал у нее телефонную трубку. И об оскорблении, нанесенном отцу, — тоже. Так что угрожающий тон мог показаться Джасу, мягко говоря, странным.
Какое-то время Джас задумчиво разглядывал булькающего от возмущения старика. Потом в глазах его появилось искреннее недоумение.
— Что вы, сэр! Конечно нет. Мне бы такое и в голову не пришло.
Отец смутился — было ясно, что он окончательно сбит с толку. Элла умоляюще всплеснула руками:
— Да нет же! Послушай, папа, тот тип, что оскорблял тебя по телефону, как раз думал, что разговаривает с Джасом. Именно его он обзывал грязной свиньей! А вовсе не тебя!
Теперь лицо отца выражало явное разочарование:
— Но как, скажи, пожалуйста, этот тип принял меня за него?!
Глядя на них сейчас — на отца, с его костлявым, пергаментно-белым лицом, смахивающего на журавля, и на Джаса, невозмутимо спокойного, загорелого, крепко сбитого, — действительно трудно было представить, как такое могло произойти.