В парке Волонтеров было шумно — гомонила толпа, играл военный оркестр. Но Флора слышала только биение собственного сердца, отдающееся в висках и кончиках пальцев. Она подняла глаза к небу. Голубое, всего пара облачков, как будто Господь прошелся по нему метелкой.
Флора смотрела на облака, как всегда надеясь, что увидит наблюдающих за ней сверху родителей. Она запомнила их лица по фотографии на комоде и время от времени была уверена, что видела их на небесах, как они махали ей с облаков, когда она лежала на траве, показывая им разные важные вещи: куклу, которую бабушка сшила из тряпок и чайного полотенца, первую прочитанную книгу, первый выпавший зуб.
— Да неужели? — сомневалась бабушка, когда Флора рассказывала ей об увиденном.
Она всегда так говорила, когда полагала, что Флора подстраивает истину под свое воображение, но ведь вполне возможно, что ее родители были там, и мистер Линдберг, может быть, видел их из своего самолета. Может, когда она сама научится летать, удастся их навестить. Всего на несколько секунд, пока самолет летит мимо облака… Ей и их будет достаточно.
От яркости неба у Флоры заслезились глаза. По толпе прокатился гул, и Флора, утирая слезы, повернулась. Мистер Линдберг прибыл в длинном черном автомобиле. Школьники вокруг загомонили: «Я не вижу! Я не вижу!», и это правда было так. Дети из школы Флоры стояли на краю толпы, откуда ничего было не разглядеть. Флора заметила, что белым людям достались лучшие места, и задалась вопросом, было ли это пожеланием самого мистера Линдберга.
Голоса тысячи детей стали еще громче, когда летчик подошел к первому ряду встречающих, окруженный группой чиновников, среди которых был и мэр. С того места, где стояла Флора, она видела ряд шляп над толпой детворы. Но потом из-за них вышел человек без шляпы в мешковатой кожаной куртке. Поднял загорелую руку, чтобы помахать собравшимся. Флора успела увидеть его лицо, то самое, которое видели ее родители, когда он пролетал мимо.
Она знала, что не сможет коснуться даже его рукава, что и говорить о том, чтобы угостить летчика имбирным пряником. Но что-то она получила. А что-то — это уже не ничего, как любил повторять дядя Шерман.
Потом мистера Линдберга проводили к машине, гул двигателя стих вдали, и рев толпы вновь распался на отдельные голоса. Там и сям смех детей, толкающихся забавы ради, приглушенный топот ног по газону, время от времени крик мальчика или девочки, ищущих туалет. Гомон рассеивался, и в нем образовывались секунды тишины, которые Флора могла посвятить своим мыслям.
Она еще не была готова уходить, и когда подвернулась возможность спрятаться за сосной, Флора тут же ею воспользовалась. Домой она и сама дойдет. Учитель, возможно, даже не заметит ее исчезновения. Она поставила судок на землю. Дядя Шерман съест имбирный пряник. Ее окутал успокаивающий запах земли, аромат растущей травы и перегноя. Кора сосны на ощупь казалась шершавой. Сквозь раскачивающиеся ветви едва проглядывало небо, но даже редких проблесков синевы было достаточно, чтобы Флора всеми фибрами души стремилась туда, словно будучи созданной для небес.
***
А в это время Генри крутил педали велосипеда, возвращаясь домой из того же самого парка. Одной рукой он придерживал кепку, другой держался за руль. Он насвистывал веселый мотивчик, радуясь и тому, что пожал руку мистеру Линдбергу, и тому, что ему разрешили не ходить сегодня в школу. Поскольку он недавно потерял отца и перебрался к Торнам, ему делали маленькие поблажки. Он никогда на них не соглашался, если Итан возражал, но в тот день друг приболел и лежал в постели, поэтому вряд ли был против.
Генри устал от того, что люди смотрят на него грустными глазами. Он намеревался провести день, катаясь на велосипеде по городу и вдыхая свежий осенний воздух. Когда он проезжал мимо большой сосны, черная кошка погналась через дорогу за воробьем. Генри вильнул, чтобы ее объехать, и выскочил на тротуар, где как раз появилась девочка в голубом платье.
Он ударил по тормозам, завизжали шины. Переднее колесо подскочило, руль устремился вперед, и велосипед вместе с ездоком перекувыркнулся. Генри оцарапал ладони и порвал правую брючину. Девочка же с криком отскочила и, споткнувшись, упала. Генри ее не сбил, но был к этому близок. Он выбрался из-под велосипеда и, ошеломленный, сел на тротуар.
— Ты в порядке? — спросил он у девочки, которая разглядывала ссадины на своих руках.
Она кивнула.
— Только платье испачкалось, а лучше этого у меня только одно.