– Не скрою, диссоциативное расстройство личности считается одним из спорных диагнозов, – признал доктор. – Некоторые мои коллеги ставят под вопрос само его существование. К тому же оно более известно в США, чем в Европе. Самый знаменитый пример – это Билли Миллиган, первый признанный невменяемым по причине диссоциативного расстройства. В общей сложности контроль за разумом Миллигана оспаривали двадцать четыре различных личности. Но здесь, по крайней мере, существует судебная практика. Я мог бы привести вам множество случаев, когда испанский трибунал признавал, что при этой патологии человек может либо вовсе не сознавать содеянного, либо неправильно его оценивать.
– О господи! – в ярости вскрикнула Лусия.
– Я хорошо знаю Габриэля, – без всякого смущения продолжил Дамазо Ферратер. – Я много лет его наблюдаю. Он не симулянт. Он жаловался на головную боль?
Пенья кивнул.
– Это часто бывает у тех, кто болен подобным расстройством, когда на них оказывают давление, – сказал психиатр.
Лусия с шумом выдохнула воздух.
– А распятие, – спросила она, – ни о чем вам не говорит, ни о чем не напоминает?
– В отношении Габриэля, вы хотите сказать? Абсолютно ни о чем. Он никогда не проявлял интереса ни к религии, ни к любым близким к религии дисциплинам. Насколько я знаю, ни одна из его личностей не страдает мистическим бредом. Разумеется, крест – символ страдания, мучений Распятого. Он воскрешает в памяти нечеловеческое страдание. А Габриэль – существо страдающее.
Услышав такие слова, Лусия снова взвилась.
– Вам следует взять его под стражу, – прибавил психиатр. – Но сначала убедитесь, что он не сможет причинить себе вреда. У семидесяти процентов людей, страдающих таким расстройством, бывают попытки суицида. Серьезный прессинг, которому он сейчас подвергается, может спровоцировать такую попытку.
– А мог он подпасть под чье-то влияние? – вдруг спросил Пенья.
Ферратер задумался. Потом утвердительно качнул головой.
– Некоторые терапевты считают, что пациенты с таким расстройством более внушаемы и легче поддаются гипнозу. По мнению других, терапевты сами зачастую обостряют симптомы. Если кто-то решит манипулировать таким больным, то не исключено, что он подчинится.
– Спасибо, доктор, – сказал Пенья.
– Его осматривал врач? – спросил психиатр.
– Пока нет. Мы не подавали запрос.
– Подайте. Габриэль – гемофилик. К нему три раза в неделю приходит медсестра, чтобы внутривенно ввести «Фактор VIII», то есть фактор свертывания крови.
– Гемофилия прекрасно контролируется, – вздохнула Лусия, – потому вы и не считаете, что он нуждается в постоянном содержании под присмотром.
Ариас неподвижно стоял на пороге кухни. Бледная неоновая лампа в плафоне мигала. В этом неверном свете кухня имела зловещий вид. Неон освещал ее урывками. Восемь стульев. Два из них по краям стола. Восемь приборов. Восемь красивых круглых салфеток. На двух тарелках – остатки трапезы; в бокале, на самом донышке, – остатки вина. Кругом крошки. Остальные приборы нетронуты.
На полу целая вереница кошачьих мисок. И повсюду растения: на рабочих столах, на шкафах, на подоконниках. По кухне плыл запах горечи и раскопанной земли.
Ариас почувствовал, как сильно забилось его сердце. Зрение у него было отличное, что необходимо при такой профессии. Ну, во всяком случае, достаточно хорошее, чтобы различить, что написано на круглых салфетках: ГАБРИЭЛЬ, ИВАН, МАРТА, ФЕРНАНДО, КАРЛ, ВИНЦЕНТ, РИКАРДО…
К стенам были приколоты кнопками круглые куски бумаги. И на каждом из них – грубо набросанные фломастерами мужские и женские портреты. Местами бумага была прорвана, как будто портреты кто-то рисовал в спешке или в ярости. Можно было подумать, что их рисовал ребенок. И снова те же имена: Иван, Марта, Карл, Рикардо…
– Божественная доброта!
Он подошел к столу. На дне одной из чашек осталась какая-то темно-коричневая жидкость. Он наклонился. Это не был ни чай, ни кофе, ни даже мате. Больше всего это смахивало на какую-то настойку или отвар. Он понюхал.
– Фу, какая гадость!
Запах был горький, резкий и неприятный.
– Приведите-ка сюда Шварца, – сказал он.
Когда вошел белобрысый, Ариас спросил у него:
– Что это такое?
Ответа не последовало. Полицейский достал телефон, сделал несколько фотографий и отослал их.
Лусия изучала фотографии. Потом, не отрываясь от этого занятия, позвонила Ариасу.
– Это место меня пугает, – сказал тот, и Лусия вспомнила, что точно такое же выражение употребил Пенья, когда говорил о Шварце.