— Кэрри… ведьма моя зеленоглазая… — шептал он, покрывая поцелуями искажённое яростью личико Карины. — Не отпущу тебя, не проси…
— Сволочь! Скотина! — она продолжала отбиваться, вдруг с некоторым беспокойством почувствовав знакомую дрожь возбуждения.
Джон рванул тонкую ткань платья, пуговички разлетелись по полу, в процессе борьбы Карина не заметила, что они приблизились к кровати.
— Ублюдок! — яростно прошипела Кэрри, когда Уолтон отбросил то, что раньше было платьем.
Снова губы ей обжёг поцелуй, и… она поняла, что отвечает Джону! Его страсть пробудила в женщине такое же дикое желание, но не имевшее ничего общего со вчерашними извращёнными играми. Карина была опытной любовницей, спала со многими мужчинами, и сейчас с изумлением и страхом прислушивалась к себе, потому как не понимала себя, и своих желаний. Всегда она предпочитала игру, постепенное подведение к кульминации, неторопливые изысканные ласки, теперь же в ней проснулись какие-то первобытные инстинкты, желание отдаться мужчине, почувствовать его силу, силу страсти. Карина не уловила момента, когда сопротивление переросло в иное чувство, крики ярости и злости — в стоны на-лаждения. Она сходила с ума от лихорадочных поцелуев, торопливых ласк — Джон очень хорошо изучил её тело, и помнил, что надо сделать, чтобы доставить ей удовольствие, — уцепившись в плечи Уолтона, выгибаясь ему навстречу, требовательно шепча:
— Ещё… ещё!.. Не останавливайся!..
Впервые в жизни она потеряла сознание от наслаждения.
Карина тихо плакала, уткнувшись в грудь Джону, он нежно прижимал её к себе, поглаживая растрёпанные рыжие локоны.
— Обещай, что уедешь утром, — неожиданно сказала она глухо, не поднимая головы.
— Нет, Кэрри. Я уеду из Венеции только с тобой.
— Джон, я не умею любить, — тем же голосом произнесла она. — У меня нет никаких чувств, кроме желания получать удовольствие. Ты мне скоро надоешь, я начну устраивать скандалы по малейшему поводу… Зачем я тебе такая?
— Я смогу сделать так, что тебе не будет скучно, Кэрри, — он крепче обнял её. — И ты не будешь одна, пойми. Это ты сейчас не знаешь, что это такое, одиночество, через пару лет тебе наскучит погоня за мужчинами, захочется покоя, а его не будет. Потому что ты слишком красива, вокруг тебя всегда будут желающие забраться с тобой в постель, но и только. Найдутся, думаю, и те, кто будет любить, но опять же, им нужно будет только твоё тело, Кэрри.
— А тебе разве нет?
— Карина, родная, ты нужна мне сама, твой смех, слёзы, злость, раздражение, радость, всё, что составляет тебя, такую, какая ты есть. Я люблю не только твоё прекрасное тело, Кэрри, но всю тебя.
Она молчала. Впервые ей кто-то говорил подобные слова, и что удивительно, ей было приятно: в груди родилось что-то мягкое, тёплое, настолько непривычное, что она даже немного испугалась — там всегда ощущалась пустота.
— Джон, я повторяю, я не умею любить, и вряд ли научусь, — Карина стиснула зубы, сдерживая слёзы.
— А ты когда-нибудь пробовала, Кэрри? — эти тихие слова отозвались в ней дрожью.
Молодая женщина подняла голову, чуть прищурившись, и посмотрела на Джона.
— Утром ты уедешь, Джонни, и не станешь больше искать меня. Не хочу ломать твою жизнь, — она не дала ему ничего ответить, закрыв рот поцелуем.
…Рано утром, пока Уолтон крепко спал, утомлённый ночью, Карина тихо встала, оделась, и позвонила Колетт.
— Собери самые необходимые вещи, только не шуми, — шепнула она горничной. — Мы уезжаем.
Служанка не выказала удивления тем, что в постели хозяйки спит мужчина, тем более, она знала лорда Уолтона. Кэрри села за стол, положила перед собой лист бумаги, взяла перо и задумалась на некоторое время; написав несколько строчек, мисс Мэлсби положила листок на подушку рядом с Джоном, взяла спящую дочь из колыбельки, и спустилась вниз.
— Куда мы поедем, мисс? — спросила Колетт, садясь в карету.
— Мы возвращаемся, — Карина откинулась на спинку, глядя в окно на улицы Венеции. — Мы возвращаемся в Англию, Колетт… я устала ездить по Европе.