Йен был примерно на дюйм ниже Кэмерона, но так же, как он, широк в плечах. В нем появилась уверенность благодаря молодой женщине, которая стояла сейчас рядом с ним и болтала с кем-то из гостей.
— Йен, скажи, Бога ради, что я должен был сделать сегодня днем вместе с Дэниелом? — обратился к нему Кэмерон.
Йен посмотрел в ту сторону, куда убежал Дэниел. Он никогда не станет говорить Кэмерону, как это делают другие, успокаивающие фразы типа: «Он восхищается тобой, Кэмерон; он просто старается порадовать тебя». Йен принимал вещи такими, какие они есть, и признавал только правду. Он знал: как сын разочарован в отце, так и отец разочарован в сыне.
— Объехать с ним границы твоих владений.
— Проклятие! — Дэниел обожает объезжать по периметру земли Маккензи, от густых лесов до скалистых ущелий. Кэмерон вечно занят лошадьми, но он обещал сыну, что они сделают это сегодня. — Прими мой совет, Йен. Не считай меня примером отцовства. Смотри, что я делаю, и делай наоборот.
Кэмерон понимал, что его лишенный фантазии младший брат уже не слышит его. Йен смотрел на Бет, лицо которой освещали вспышки фейерверка.
— Йен, ты помнишь, что было в том письме, которое я показал тебе сегодня утром?
Не отрывая глаз от Бет, Йен на одном дыхании стал пересказывать содержание письма, быстрым монотонным голосом повторяя пышные фразы.
— Отлично, — поднял руку Кэмерон. — Достаточно. Спасибо.
Йен замолчал, как будто его заткнули пробкой. Кэмерон знал, что Йен не обратил никакого внимания на то, о чем говорится в письме, но мог в точности повторить все слова. И сможет делать это в течение многих лет.
— Один вопрос. Это миссис Дуглас его писала? — спросил Кэмерон, скорее для себя.
— Не знаю.
— Да-да, тебе это неизвестно. Я просто думаю вслух.
— Миссис Дуглас пишет письма Изабелле. — Йен смерил взглядом Кэмерона и вновь уставился на Бет.
— Да, они давние подруги, но это не имеет никакого отношения к… A-а, понятно! Прости, Йен, до меня не сразу дошло.
Йен промолчал. Кэмерон на секунду тихонько сжал плечо брата, помня, что Йен не любит, чтобы к нему прикасался кто-то, кроме Бет. Или Изабеллы. Только красивые женщины, черт бы его побрал.
— Йен, ты знаешь, почему все считают тебя сумасшедшим?
Йен взглянул на Кэмерона, совершенно не задумываясь о смысле вопроса, — просто он научился смотреть на людей, когда они с ним разговаривают.
— Потому что ты даешь нам ответы, — продолжал Кэмерон, — но при этом пропускаешь все подробности, которые необходимы нам, простым смертным, чтобы постичь твои ответы. Ты хочешь сказать, что мне следует попросить Изабеллу показать одно из писем миссис Дуглас и сравнить почерк. Так?
Йен по-прежнему молчал, как будто забыв, что они вообще разговаривают, он не отводил взгляда от Бет, которая была единственным якорем в этом мире. Кэмерон видел: Йен не смотрит на фейерверк — он смотрит, как его жена наблюдает фейерверк, и воспринимает его красоту через Бет.
Кэмерон отпустил его. Хлопнул еще один фейерверк, обдав теплом лицо Кэмерона. В огнях этого фейерверка он заметил, как миссис Дуглас оставила миссис Ярдли и решительным шагом направилась в парк, в темноту. Гости аплодировали красивому зрелищу, а Кэмерон последовал в темноту за миссис Дуглас.
— Значит, он отдал тебе письмо, да? — Филлида Чейз смотрела на Эйнсли в отблесках далекого фейерверка. Они встретились, как и договаривались, у фонтана в центре парка. Гости все еще толпились на западной стороне парка, наблюдая за пиротехникой, которая взрывалась вдали над лугом.
— Да, лорд Кэмерон вернул мне его, — призналась Эйнсли. — Ты нарочно так передала ему письмо, чтобы я видела? Почему?
— Потому что, — блеснула глазами Филлида, — я хотела, чтобы ты знала: я могу передать письма любому, кто мне понравится, и когда захочу, если ты слишком долго будешь тянуть с деньгами. Ты должна иметь дело со мной, моя дорогая. И больше ни с кем.
— Вы воришка, миссис Чейз, — спокойно сказала Эйнсли. — При необходимости и я буду иметь дело с кем угодно. Я принесла деньги и теперь забираю письмо, как договаривались.
— Не надо было действовать у меня за спиной, миссис Дуглас. Но поскольку вы это сделали, оставшиеся письма будут стоить теперь намного дороже. Тысячу гиней.
— Тысячу гиней? — остолбенела Эйнсли. — Мы договаривались на пятьсот. Мне и так трудно было убедить ее дать мне такую сумму.