— Поехали, – сказала Ампира и распахнула перед Лианой заднюю дверь шикарного черного «Крайслера». – Я покажу тебе настоящую Москву.
Молчаливый шофер, профиль которого скорее напоминал орлиный, резко рванул автомобиль с места.
Бешеная скорость несущихся огней, сливающихся в одну сплошную полосу, еле слышный шорох шин, мягкое покачивание черных кожаных сидений, стремительно проносящиеся за тонированным стеклом небоскребы, запах ароматного табака, блестящие от непонятного возбуждения глаза Ампиры, которые стали еще огромнее в полутьме салона… Вся прошлая жизнь Лианы осталась где-то там, за этой захлопнувшейся дверцей, и сейчас не было ничего больше, кроме этой невообразимой гонки и какого-то безудержного восторга, какого Лиана не испытывала уже очень давно, если вообще испытывала хоть когда-нибудь… Присутствие Ампиры будоражило ее кровь, вызывая в душе Лианы ранее неведомые ей чувства. Лиана даже не смогла бы объяснить, какие именно, да ей и не хотелось ничего объяснять. Это походило на огромную волну или сильнейший порыв ветра, когда некая стихия уносит тебя все дальше и дальше, а ты, вместо того, чтобы сопротивляться, ломая руки и ноги, отдаешься во власть этой необузданной силе и даже начинаешь получать от этого неизъяснимое удовольствие…
Машина остановилась около серого здания с колоннами. Построенное в лучшие советские годы и когда-то олицетворявшее собой мощь подступающего к крыльцу страны коммунизма, теперь оно переживало явно не лучшие времена. Советский герб на фасаде осыпался и скрошился, и новое поколение, для которого слова «пионер» и «Брежнев» значили не больше, чем сочетания каких-то смутно-знакомых, но не имеющих никакого значения звуков, вряд ли бы сумели разглядеть что-нибудь, кроме пары торчащих тощих колосков да пробитой выпуклости земного шара. А уж идентифицировать этот барельеф смог бы, пожалуй, только состарившийся и впавший в маразм герой социалистического труда до сих пор боготворящий товарища Леонида Ильича за двухкомнатную хрущебу в 37 квадратных метров и регулярно подглядывающий в щелку ванной двери за собственной невесткой.
— Это и есть настоящая Москва? – не удержалась Лиана.
Ампира не удостоила ее ответом.
На входе в это совковое безобразие стояли два огромных амбала, скорее напоминающих своим внешним видом киношных киллеров, чем службу охраны. Перед Ампирой оба любителя стероидов разошлись в стороны и даже чуть пригнулись. Лиана заметила в их глазах одинаковый похотливый выплеск: «Эх, хороша, стерва! Сейчас бы ее…»
— Может быть, ты мне все-таки расскажешь, куда ты меня притащила? – Лиана догнала стремительно шагавшую Ампиру на стершихся ступенях облезлой мраморной лестницы.
— Сегодня здесь фестиваль молодых рок-групп, – наконец-то приоткрыла завесу тайны Ампира. – Я их журить буду. И ты заодно. Не возражаешь?
Изнутри ДК представлял собой еще более плачевное зрелище. Серо-буро-зеленые стены в подтеках, замызганная и осыпавшаяся лепнина потолка в паучьих разводах, огромные, пыльные люстры, в которых вместо тридцати-сорока ламп светили от силы по десять, истрепавшаяся практически до дыр ковровая дорожка, прикрывающая отбитые куски лестницы… Лиане на мгновенье показалось, что она неожиданно вернулась назад, отбросив время и пространство прожитых десяти лет, в старый, заштатный, провинциальный дворец культуры, в котором собрались доморощенные и такие же провинциальные музыканты, мнящие себя как максимум Гребенщиковыми, как минимум Летовыми, желающие продемонстрировать и доказать всему миру в лице небольшой горсточки неформалов – по большей части наркоманов и алкоголиков, а так же этому ДК, в данный момент олицетворяющему собой весь город, свои гениальные способности.
Поймав себя на этой мысли, Лиана неожиданно смутилась. Ведь когда-то она сама была среди этой горсточки неформалов и музыкантов – капли в море провинциального тупоумия и ограниченности, которые, по наивной своей молодости действительно хотели перевернуть этот мир, заставить его жить по-другому, которые действительно искренне верили в то, что они делают… Они верили в то, что это кому-то нужно, в то, что все они способны на настоящий бунт, только бунт без оружия в руках, бунт интеллектуальный и музыкальный, бунт против совкового болота, засасывающего большинство людей. Они искренне считали себя чуть ли ни мессиями, и каждый нес в душе огонь – желание настоящей победы, каждый хотел пробиться наверх, туда, в запредельно далекую столицу, чтобы доказать, перевернуть, суметь… Сколько было выпито водки и дешевого портвейна под нескончаемые разговоры на прокуренных кухнях о смысле жизни и о цели каждого отдельно взятого человека, сколько было перечитано книг, которые передавались друг другу из-под полы, размножались под страхом КГБ на допотопных множительных аппаратах с типично советским названием «Эра», сколько было открыто истин, которые, как потом оказалось, давно уже были открыты… Где теперь все эти герои? Кто-то спился, кто-то умер, кто-то выкинул из головы всю эту заумную блажь и стал приличным членом общества, а кто-то превратился в музыкального болванчика, до сих пор призывающего четырнадцатилетних подростков к бунту все равно против чего…
Лиана тряхнула головой, отгоняя эти грустные мысли. Она сама когда-то была частью этой общности и даже теперь, если бы ей предложили переиграть прошедшую жизнь заново, ни за что бы от этого не отказалась. В этом была своя, ни с чем не сравнимая романтика… Просто за последние три года в столице она забыла эту часть своей жизни, отрезала ее, как отрезают зачерствевший кусок батона, потому что здесь была совсем другая игра с другими правилами, которым ты обязана подчиняться, если хочешь выжить…
Лиана так глубоко погрузилась в захлестнувшее ее прошлое, что налетела на Ампиру, которая повернувшись, резко остановилась прямо перед ней.
— Не правда ли, все это очень напоминает тебе твои семнадцать лет? – с непонятной улыбкой на губах спросила Ампира.
«Откуда ты?..» – открыла было рот Лиана, но Ампира, так же стремительно отвернувшись, уже шла дальше по сумрачному, полупустому холлу второго этажа, где под тусклыми люстрами вальяжно расположились бильярдные столы – неотъемлемая дань ДК нынешнему времени в робких попытках выжить.
Потревоженное прошлое медленно выглядывало из всех щелей. Из небольшой сцены, заставленной дорогой аппаратурой, – Лиане сразу же вспомнились доморощенные комбики, которые большинство музыкантов собирали сами из всякого подручного материала, – из плотных, потертых бархатных штор, – когда-то они с Иваром, недолго думая, стащили одну такую, и потом оба щеголяли в обновках, сшитых своими же руками: черных бархатных штанах и такой же юбке, невообразимого фасона, – из копошащихся у пульта звукорежиссеров, – на всех концертах всегда зашкаливало звук, все свистело и фонило, и потные, уставшие, отыгравшие свою программу музыканты, громко матерясь, крыли звукачей на чем свет стоит и обещали после концерта набить им морду, – из тускло поблескивающего кусочками зеркал крутящегося под потолком шара, – когда-то они лепили эти кусочки на пластилин, предварительно разбив три небольших зеркала и потом долго парились, пытаясь подвесить это зеркальное убожество под потолок, шар получился очень тяжелым, и, в конце концов, рухнул, зацепив осколками барабанщика… Даже бар, находящийся прямо в зале, у дальней стены, напротив сцены не ломал общей картины: спиртное на подобных концертах было всегда, и какая собственно разница, из чего его пить – из пластиковых стаканчиков или прямо из горла пронесенной в гитарном кейсе бутылки…