Неведомая ночная тварь пересекает наш путь с такой скоростью, что никто не успевает шевельнуть ей вслед стволом автомата. Снорк, наверное. Пропускаю Вычета вперёд себя и замыкаю шествие. Вряд ли снорк нападёт на группу из шести человек, но если он всё же решится на это, то выберет замыкающего. Подстрелить мутанта в прыжке я не успею, нечего и пытаться, но встретить его ударом мачете поперёк пасти, пожалуй, смогу. Валяй, приятель, готовь свой прыжок… ну где же ты?
Нет снорка. Зато в небе раздаётся характерный протяжный свист, и Радар внезапно тонет в целой клумбе огня. Напалм. Даже здесь ощущается жар.
Вот, значит, как… Нет, я не удивлён тому, что в охоту на нас включились военные. Этого следовало ожидать. Удивлён я другому: среди «свободовцев», оказывается, есть толковые люди!
— Арина, я твой должник.
— Только ты? — Она смеётся.
— Я в первую очередь.
— Тогда с тебя и начну.
Бар «Кропоткин» разместился в большом сухом подвале, откуда «свободовцы» выкурили мутантов. В баре душно — вентиляция совсем дрянь. До сих пор пованивает крысами и чьим-то дерьмом, наверное, тоже крысиным. Из соседнего помещения тянет сладковатым дымком и ещё чем-то противно-кислым — похоже, кто-то блевал от анаши с непривычки. Покрашенные заново корявые стены испещрены жутким количеством граффити, так что даже в глазах рябит. С лохматой трубы, проходящей под потолком, свисает на верёвке чучелко — на сделанной из матовой лампочки физиономии нарисованы выпученные глаза и высунутый красный язык, а на спине чучелка надпись трафаретом «Долг». Точно так же дикари рисовали на стенах пещеры проткнутых копьями бизонов. Кое-где висят рукописные лозунги: «Свобода — это необходимость» и «Зону — всем!». Н-да… Тяжелый случай. По-моему не хватает лозунга «Всех в зону» — и «зону» надо писать с маленькой буквы. Поделом было бы этим придуркам. Ну а если не в зону, то точно в психушку, где тоже есть решётки на окнах и колючая проволока поверх забора. Но молчу и даже давлю ухмылку — как-никак я обязан жизнью Арине, а значит, и «Свободе».
Мебель стащена сюда с верхних этажей — раздвижные, полированные в прошлом веке столы со следами крысиных зубов, шаткие табуретки с отвинчивающимися деревянными ногами, продавленные диваны и даже прабабушкин комод, отметивший столетний юбилей, наверное, ещё до Первого взрыва. Он служит столом, а ещё один стол сделан из обитой жестью двери, поставленной на козлы. Идёт гудёж. Десятка полтора человек уже сильно поддатые. Гомон, крики. Орёт музыка, и никто её не слушает.
— О! Арина! — оживает крайний у комода, по виду — заурядный наглый сопляк. — Арина пришла, Ариночка, птичка моя, канареечка…
Пытаясь поймать её, незадачливый птицелов промахивается, валится на цементный пол и обиженно взревывает:
— Арина, ты чего?! Бро… бросила меня, да? Вот ради этих?…
— Пошёл… — Арина твердо указывает ему путь.
— А я тебе говорю… Стой! Куда пошла?…
Лучше бы ему не тянуться, пытаясь схватить Арину за щиколотку, — та быстро и, похоже, с удовольствием наступает ему на запястье. Птицелов уйкает. На помощь ему, нетвердо перебирая лапками по крышке комода, пытается выдвинуться приятель.
— Тихо сидеть, подонки! — гаркает Арина. Вот так голосок! И нам: — Не обращайте внимания, «отмычки» развлекаются. Нам не сюда, нам дальше.