Минуты три мы сидели в тишине. Дождь, уже обессилевший, лениво колотил по дряхлой крыше нашего скворечника.
Я думал о Нашатыре, хозяине скворечника. Нашатырь любил промышлять именно в этом районе. Причем охотился он почти исключительно за «каменными цветками», которых в здешних местах было хоть задницей ешь.
Работал Нашатырь в одиночестве. В свободное же время писал — не то художественную книгу, не то мемуары в толстой тетради с клеенчатой обложкой. Бывало, зачитывал мне из этой тетради, были там даже стихи…
Вспомнил я и о том, как Нашатырь пропал без вести три года назад.
Это было зимой, в канун Нового года. Мы дважды ходили его искать в окрестностях ЧАЭС, откуда его ПДА в последний раз посылал сигнал подтверждения. И оба раза — с нулевым результатом.
Кто- то из «монолитовцев», с которыми общался на тему Нашатыря по нашей просьбе Любомир, сказал, что и впрямь видел его тело у северного входа на территорию АЭС. И что следы насилия на теле явственно указывали на то, что сталкером собиралась отобедать оголодавшая псевдоплоть. Эх, Нашатырь-Нашатырь… Какой сталкер был! А пропал как заяц.
Впрочем, кто как, а я лично никогда «монолитовцам» не верил. С чего бы мне верить про псевдоплоть и Нашатыря? Уж больно Нашатырь опытный был, чтобы стать добычей переродившейся свиньи…
— Я в «Лейку» к тебе не приходил, потому что хотел понять, какая она, другая жизнь, — наконец ответил Тополь.
— Как ты думал это понять, брат?
— Ну, «Лейка» и все наше шевеление вокруг нее — это как бы и есть моя «основная жизнь». Ходишь за хабаром, продаешь его Хуаресу, потом пивцо потягиваешь, знакомишься с барышнями… В Ялту отдыхать ездишь, там гудишь в казино или на катере рассекаешь… Это и есть «основная жизнь». Так вот к тому моменту, как мы с тобой поссорились, у меня такое чувство вызрело, что меня от этой основной жизни уже порядком тошнит, просто выворачивает! Упаси Черный Сталкер, меня тошнило не от тебя конкретно. И не от Женьки, хоть она и дрянь. И не от «мохито», который смешивает Любомир, хотя в нем, как на мой вкус, слишком много мяты. И даже не от необходимости все время пересекать Периметр, трястись за свою шкуру, выцеливать обнаглевших бюреров и воевать со случайными снорками…
— От чего тогда?
— Да от всего этого вместе! Это как коктейль из рома с колой. Тебе может до смерти осточертеть ром с колой. И ты даже смотреть на эту коричневую жидкость в стакане не сможешь без отвращения. Но к самой коле или к самому рому у тебя, возможно, никаких претензий и не будет.
— И ты решил найти другую жизнь, которая была бы не похожа на эту самую «основную жизнь», и поэтому устроился служить на Речной Кордон? — проявил догадливость я.
— Ну, если бы я действительно хотел устроить себе Другую Жизнь, я бы уехал в Магадан, пошел пахать на золотые рудники, женился на учительнице младших классов по имени Зина, она родила бы мне двух деток — мальчика и девочку, — и жил бы я себе поживал в двухкомнатной квартире посреди спального района этого самого Магадана. А так, на Речном Кордоне, это была лишь «в чем-то другая жизнь», а не сама «другая жизнь». Понимаешь?
— В общих чертах, — кивнул я. — Ну и как, успешно это ты… на Речном Кордоне?
— С одной стороны, вроде да. Я хотел перемен — я перемены получил. Но с другой стороны, на Речном Кордоне оказалось скучновато.
— Французы заманали?
— Они, родимые. Лягушатнички… Бонжур-тужур, мерси-вуаси… В шары свои как начнут играть — хоть святых выноси. Я тупее игры в жизни не видел! Или вот вино пили все время — за завтраком, за обедом, за ужином. А мне лично — что от этого вина? Оно мне не впирает, между прочим. Так, пустая трата времени… Все равно что компот хлебать! Или вот, бывало, как примутся губу катать, кто и что себе купит, когда из армии уволится! А я слушаю все эти губозакатайки и думаю: вы сначала доживите до увольнения, а потом уже и будете онанизмом заниматься, так ведь и сглазить можно… Но молчал, конечно. А ведь прав был, как теперь выясняется.
— Приставали? — спросил я встревоженно, припоминая читаную в газете статистику, согласно которой двадцать процентов мужчин Франции во время социального опроса признались в том, что хотя бы один раз имели гомосексуальный контакт. «А сколько же процентов не признались, промолчали?» — ужасался по этому поводу я.
— Да нет. Они нормальные были. Только скучные очень…
— А наши?
— Да и наши занудами оказались — в карты разве что неплохо играли. Но самое мерзкое — это ощущение, что ты просто занимаешь чье-то место. Что на твоей должности должен работать какой-нибудь Петя Сидоренко, Олесь Прохорчук или Джамаль Абдуллаев, молодой честный парень, который хочет добра, которому характер свой ковать надо… А мне чего характер ковать? У меня он уже и так… чугунный! — Тополь посмотрел на меня не без самодовольства.
— Что есть, то есть, — согласился я с «чугунным» характером. — Но, кстати, заметь, будь на твоем месте тот самый молодой парень, условный Петя Сидоренко, он бы вчерашнюю ночь вряд ли пережил. Так и остался бы там лежать на крыше капонира. Навсегда.
— С этим я спорить не буду. — Тополь степенно кивнул.
— То есть я очень вовремя явился. Потому что ты и сам уже собрался уходить, верно?
— Думаю, еще пару месяцев я на чистом мазохизме протянул бы… А кстати, что тебя-то, кроме мук совести и желания мириться, ко мне привело? Ты что-то там про озеро упомянул во время допроса. Это правда была? Или так?
На какие- то доли секунды мне захотелось рассказать Тополю все. Про визит Рыбина-в-штатском, про контейнер КМПЗ, затерянный невесть где на берегах Янтарного озера, про секретность и про мегагонорар, обещанный мне за то, что контейнер этот в «Лейку» невредимым доставлю.
Но потом меленькое благоразумие взяло верх.
Мне вдруг показалось: если я скажу всю правду, Тополь точно откажется. Придумает какой-нибудь предлог, разведет философию вроде этой, про «основную жизнь» и «другую жизнь», и… откажется. В конце концов, он ранен, он устал, имеет право. И я решил, что пора вытаскивать из рукава главный козырь.
— Повод был, конечно. Мне тут Синоптик на одну штуку наводочку дал. Незабесплатно, как обычно. И я подумал, что… ты мне не простишь, если я тебе о ней ничего не скажу.
Я посмотрел на Тополя со значением.
Мне хотелось, чтобы он сам догадался, что я имею в виду.
В наступившей ошеломляющей тишине — дождь прекратился, в воздухе пахло отсыревшим деревом и шампиньонами — я услышал, как в большой голове Тополя скрипят от натуги его большие мозги.
— Про «звезду», что ли? — наконец спросил Тополь. Его глаза лучились неподдельной детской надеждой.
— Про «звезду»! — радостно подтвердил я.
— И где она?
— Да за Янтарным озером. В районе скважины номер девять.
— Серьезно, что ли? Два раза там был и никакой «звезды» не видел!
— Видел… Не видел…Ты же знаешь, Синоптик — надежная фирма.
— «Звезда Полынь»… Круто! Вот это круто, да! — всплеснул руками Тополь и улыбнулся глупо-счастливой улыбкой школьника, которому пообещали на день рождения железную дорогу самой дорогой модели.
— Так что, если хочешь, можешь туда хоть сейчас отправляться.
— Отправляться… Ты имеешь в виду — одному отправляться? — недоуменно спросил Тополь.
— Ну да. — Я сделал лицо скромняги.
— Ну уж нет. Я если пойду, то только с тобой. Один — один не пойду. Тем более за озеро.
— Если так, то я с удовольствием! Я был уверен, что ты так скажешь. Готов идти практически когда угодно.
— А точнее? Когда? — спросил Тополь, нетерпеливо потирая руки.
— Да вот сейчас позавтракаем — и пойдем. Если ты не против.
— Что ж… — причмокнул Тополь, как бы пробуя мое предложение на вкус. — Как говорили древние римляне, кто дает скоро, тот дает вдвойне! Но только подожди… — вдруг опомнился он. — Ты говоришь, это возле Янтарного. Значит, нам еще дня два туда топать. И дня три потом выходить. А это в свою очередь означает, что еды нам надо много…