Но всё же он чувствовал в глубине души какое-то обновление — будто важный жизненный поворот был пройден. И радость, уверенность, надежда освещали дальнейший путь.
[1] der schülke — ученик (нем.)
[2] skalpell — скальпель (нем.)
Глава 6 (начало)
Доехав до кладбища, Радонев оставил машину возле ворот, и, сложив в пакет свои покупки, пошел по центральной аллее, прижимая к груди коробку с рассадой. Он оглядывался по сторонам, сверяясь с указателями и одновременно отыскивая взглядом бак с водой: вроде бы на кладбищах ставят такие, чтобы можно было полить цветы или убраться на могилке. Но вокруг были только надгробия, возле которых пышно росла буйная майская зелень.
Тихо, лишь синицы тренькают о чем-то, да долбит вдалеке упрямый дятел.
Высокий мужчина в сером плаще стоял у какой-то могилы так неподвижно, что сперва показался Косте очередным памятником: здесь таких, серо-мраморных, было полно. Радонев даже вздрогнул, когда тот шевельнулся. В руке блеснула бутылка с длинным горлышком, седая голова запрокинулась — мужчина пил коньяк, как воду, ничего не видя и не слыша вокруг себя. Опустив глаза, Костя прошел мимо, так и не увидев его лица.
Отцовская могила была дальше, в сравнительно «молодом» секторе, который начали заполнять года три назад. Там возились трое: чеченец Исламбек и два его сына, таких же рослые и немногословные. Они уже установили надгробие, и теперь заканчивали ставить кованый заборчик. Деревянный крест, снятый с могилы, лежал неподалеку.
— Сейчас сожжем, а пепел тебе, — обменявшись с Костей рукопожатием, Исламбек кивнул в сторону креста. — Тут будешь?
— Буду, — Радонев показал глазами на цветы. — Пока не посажу, не уеду. Деньги возьми, Исламбек.
Рассчитавшись с рабочими, он остался у могилы один. Присел на корточки, чтобы быть вровень с фотографией отца. Тот смотрел добродушно, и лицо было гладким, как до пожара. Таким Костя мог бы сделать его сейчас, когда уже отучился на пластического хирурга. Мог бы... если бы отец выжил.
— Вот я и вернулся, папа, — тихо сказал Костя.
Сорвав с лопатки яркий ценник и сунув его в карман, он принялся высаживать цветы, вполголоса рассказывая отцу свои нехитрые новости. О матери, с которой всё в порядке, и о которой теперь есть кому заботиться. О своей поездке в Австрию, которая, как ни крути, пошла на пользу. О новой работе, куда не сунулся бы, если бы не врачебная репутация Торопова... Он умолк, снова вспомнив про Леру. И покачал головой: бывают же в жизни совпадения! Стоило только решить, что детская мечта об офтальмологии должна стать реальностью — и он встречает девушку, из-за которой эта мечта когда-то появилась.
...Тогда, в лагере, Зиновьев вырубил его этим пинком. Когда Костя пришел в себя, испуганная Лера трясла его за плечи.
— Слава богу, ты жив! — выдохнула она. — Они тебя пинали, сильно. Я сбегаю в медпункт, не вставай, у тебя может быть сотрясение и переломы.
Она говорила, морщась от боли, и кровь всё еще капала с ее верхней губы. Зиновьева и Болотова уже не было.
— Со мной всё в порядке, — сказал Костя и сел, потому что лежать перед любой девчонкой было позором, а перед Лерой — тем более. Голова немного кружилась, болели ребра и саднило плечо. Но если не считать этого, он действительно был в порядке.
— Всё равно нужно врачу показаться, — покачала головой Лера.
— И тебе. Больно, наверное? — ответил он. Она замялась, но кивнула. В заплаканных глазах мелькнула обида.
— Я их отлуплю, — пообещал он. — Эти гады больше никогда не будут к тебе приставать.
Но выполнить обещание Костя не смог. Когда они с Лерой подошли к медпункту, оттуда вывалился Зиновьев. Его правый глаз был крест-накрест залеплен пластырем поверх толстой марлевой салфетки, на футболке темнели пятна крови.
— Ну, всё, вам хана! — издали крикнул он и припустил по направлению к домику, где размещался их отряд.
Видимо, услышав его крик, медсестра высунула голову из окна.
— Ещё раненые! — недовольно воскликнула она. — По одному заходим!
Костя пропустил Леру вперед и присел на крыльцо медпункта. Голова всё еще кружилась, его подташнивало, но это было полбеды. Перед глазами стояло лицо Зиновьева, повязка на его глазу пугала до замирания в животе, и Костя со страхом думал: а что там, под повязкой? Неужели... пустота? Черная глазница с желтой костью в глубине... И он теперь будет, как Терминатор в фильме — страшный, раненый, на всю жизнь... И в этом виноват он, Костя. Это он выбил Зиновьеву глаз той книжкой.