Впрочем, к моменту его смерти Шерман уже стал вполне обеспеченным человеком. А ведь ни копейки у тестя не взял, сам раскрутился — была заначка, да еще какая!.. Знал бы с самого начала Папа Йозеф о том, что хранится в однокомнатной халупе зятя, под фальш-стенкой, собственноручно приколоченной Шерманом к заду старого гардероба — сразу, поди, отдал бы за него дочь. Ну, или пришиб бы по-тихому...
А Савва на эту заначку открыл продюсерский центр, и дело пошло-поехало. Вот только о себе Шерман к тому времени понял, что таланта для сцены ему не хватит, поэтому за гитару брался только дома. И песен больше не сочинял. Но организовывал шоу в России и за рубежом, находил талантливых музыкантов. Учредил театр классической музыки, где играла Майя. Директором поставил старого приятеля Витьку Пряниша — и не ошибся, этот проект был одним из самых прибыльных. А в последнее время Шерман начал вкладываться и в кино. Его фильм о русском балете заграничный зритель ждал, как откровение. Продажи начались пару дней назад, но часть тиража уже раскупили: шумная пиар-компания сделала свое дело. Этот проект, ради которого Савве Аркадьевичу пришлось влезть в долги, тоже курировал Пряниш. «У которого, кстати, сегодня юбилей, — вспомнил Шерман. — Весь бомонд там будет, надо собираться».
— Любаш, вечером нужно к Прянишу, ты помнишь? Едешь со мной? — осторожно спросил он, отыскивая в складках одеяла свои семейники.
— Ты же знаешь, я его не выношу! — скривилась она, выпуская руку мужа. — Нет, мы с подругами в ресторан. Ты, кстати, слышал, что учудила дочка Катьки Беляковой? Нашла себе какого-то эфиопа, а теперь едет с ним в Африку! Катька в трансе, естественно, Беляков-старший на валидоле...
Слушая вполуха, Савва уселся на кровать. Потащил было к себе любимые домашние штаны, но бросил их на пол. Не хотелось нового скандала. Отвернувшись, буркнул:
— Сейчас за джинсами схожу. А эти... Хочешь — выкини.
И, не взглянув на жену, ушел в ванную.
***
Приняв душ и одевшись, он спустился на кухню, тихо радуясь, что Любаша отказалась ехать к Прянишу. Значит, можно самому привезти Майю, не боясь, что жена опять устроит скандал, замучает ревностью. «Родись у нас ребенок, она была бы спокойнее», — подумал Шерман. И острое чувство жалости к жене нахлынуло вдруг, затопило горячей волной. Он ведь еще до свадьбы знал, что не родит она ему наследника. Был готов к этому. А Любаша всё равно чувствовала себя ущербной. Хоть и не было ее вины в том, что из-за врожденной аномалии матки ни разу не смогла забеременеть.
«Дурочка, боится, что брошу ее, — думал Шерман. — А я и не планировал никогда. Уйти пытался, да, было пару раз. Но ведь не уходил! А теперь, когда решили жить на расстоянии, тем более не брошу».
Но снова кольнула мысль: разве ж это семья, если встречи несколько раз в год, а в остальное время жена и муж по разным континентам? И он тут же себе ответил: лучше уж так, чем совсем расстаться. Они близкие люди, ближе кровных родственников. Столько вместе прошли! И как бы ни ссорились, ненависти между ними не было. А случись что, оба легко плевали на обиды и летели на помощь...
Погруженный в мысли, Шерман распахнул двустворчатую дверь холодильника. Домработница, приходившая через день, еще вчера забила его продуктами под завязку. Копченое мясо, фрукты, сыры, шницеля в сковороде... И кастрюля украинского борща — специально к приезду Любаши. Савва сделал себе бутерброд, о котором мечтал всю дорогу от офиса, открыл бутылку пива. По телевизору показывали американского пианиста и композитора Уильяма Джозефа — сидя за роялем на берегу океана, молодой музыкант играл свою знаменитую «Within». Савва Аркадьевич прибавил звук. Джозеф был хорош: невероятная беглость пальцев, музыка будто в несколько партий, звучащих одновременно (боже, как он это делает?!), страсть и тревога, сменяющаяся нежными, легкими переливами. То же самое впечатление, что и от игры этой девочки, Леры: будто слияние с инструментом — полнейшее...
Шерман поднялся, и, вытирая пальцы о подол футболки, прошел в отделанный дубовыми панелями холл. Там, на бежевом канапе, валялся черный кожаный портфель. Шерман вытащил из него смартфон — хотел позвонить Майе. «Не буду сейчас рассказывать ей, что привез Леру. Сделаю сюрприз на юбилее, — решил он, прислушиваясь к гудкам. — Они с Маюшей почти ровесницы, обе увлечены музыкой, и беда у них одинаковая. Может быть, подружатся. Будут поддерживать друг друга. Вместе выступать...»
Майя взяла трубку: