Петя попытался осмыслить хорошенько последнюю фразу, но карточный паяц уже был тут как тут.
— ЧТО БЫЛО РАНЬШЕ ВСЕГО?! — заорал он Пете прямо в ухо.
— Послушайте, товарищ, по какому праву вы… — возмущенно попытался вмешаться Ильич, но джокер бесцеремонно захлопнул гроб словно крышку портсигара, и оттуда доносилось теперь только приглушенное «бу-бу-бу»…
— ЧТО БЫЛО РАНЬШЕ ВСЕГО?! — продолжал орать джокер, явно стараясь помешать думать. — Четыре секунды, время пошло, сгною в могиле!!
У Пети вдруг отчетливо высветились в голове пять букв. Он зажмурился и крикнул:
— Слово!
В тот же миг ноги его потеряли опору, он заскользил по желобу и взгромоздился…
7
… И взгромоздился прямо на старую сухую ель.
— Ох! Ох! Да что же ты делаешь, вредитель! — заохала ель.
Исцарапав себя, Петя слез на землю и стал разглядывать говорящее дерево.
— Что вылупился? Дуру старую никогда не видел? Поделом, поделом мне и так. Давай, ломай ветки, пили, руби под корень! Все, все профукала, промотала на старости лет, сгубило зероршко проклятое! Профершпилилась! Все, что предки трудом наживали, все у своих наследников уворовала, французишкам поганым отдала своими руками!
Петя начал догадываться.
— Послушайте, — сказал он, — это не вы случайно «бабуленька», московская помещица, которая на рулетке проигралась? Ну, про вас еще Достоевский писал. Тара… Тара…
— Тарасевичева Антонина Васильевна, она самая. В семьдесят пять лет такую дуру сваляла! Еще и в романе прописали, всем временам на посмешище. Стыд-то какой, позор!
— И вы теперь… Вот так?
— Вот так. Стою теперь здесь, от стыда сохну.
— Ну, вы не очень-то переживайте, потом бы все равно отобрали.
— Как? Кто отобрал!
— Ну, как это кто… Эти самые, революционные солдаты и матросы.
— Революсьенные? Это что же, как во Франции?
— Нет, это, пожалуй, пострашнее было, чем во Франции. Не тот размах.
— Ну, это ты меня не очень сильно успокоил.
— Я просто в том смысле, что ваша беда в мировом масштабе…
Но тут перед Петей возник Джокер, одетый в чекистскую кожанку, с огромным маузером на боку, деревянная кобура которого волочилась по земле. На голове у шута была папаха со звездой, на плечах — бурка.
— Вы мне тут вредной контрреволюционной пропагандой не занимайся! — заорал он, тщетно пытаясь вынуть из кобуры маузер. — С такими как вы у нас тут разговор короткий: раз-два и к стенке. А ты, бабуля, его не слушай. Правильно стоишь. Ты, бабуля, еще благодари товарища Зюкина, что тебя, старорежимную клячу, до сих пор еще к стенке не поставили. Я контрреволюцию за версту носом чую!
Сосенка опять заохала и запричитала, а джокер-комисар взял мальчика под руку и отвел в сторонку.
— Пока очень хорошо продвигаетесь, товарищ, многие удивлены. Некоторые полагают, что вопросы чересчур легкие.
— «Некоторые» — это вы сами?
— Уверяю вас, нас по крайней мере двое. Итак, седьмой вопрос, три секунды. Готовы?
— Да.
— НАСИЛИЕ БЫВАЕТ КАКОГО РОДА?
— Над собой и над ближним! — выпалил Петя.
— И?.. — джокер во все глаза смотрел на стрелку секундомера.
— И… над божеством!
Продолжая смотреть на секундомер, шут скривил физиономию:
— Неважно, молодой человек, очень неважно. Три целых, четыре десятых. С такими темпами мы коммунизма не построим. Мне необходимо посоветоваться с товарищем Зюкиным.
Он снял трубку со стоящего на пеньке аппарата, завертел ручку и заорал в раструб:
— Барышня! Барышня! Смольный мне, срочно. Барышня! Смольный, срочно!.. Товарищ Зюкин? У нас тут непредвиденные… Ах вы уже в курсе? Так… Так… Так… Вас понял, будет исполнено. Так точно, именем революции, немедленно.
Петя неприятно поежился.
Джокер повернулся к нему, ослепительно улыбаясь:
— Юноша, вам повезло как никогда! Мы только что выяснили, что Кодекс юного строителя коммунизма допускает округление спорного числа в сторону уменьшения. Однако товарищ Зюкин все же просит вас дать более развернутый ответ на поставленный вопрос. Без включения счетчика, разумеется. Что вы понимаете под насилием над ближним?
— Это, к примеру, если обворовали.
— А над собой?
— Это, надо полагать, если сам себя обворовал. Пропил или проиграл.
— А что же такое насилие над божеством?
— Может быть, это касается тех, кто именем Бога сжигал на костре Джордано Бруно?