— Дело в том, дорогие мои, что Дэниэл, наш маленький Дэниэл не был дома почти столько же, сколько и вы. Нет, к сожалению, он не в лагере. Нет, родные мои. Он потерялся в тот день, когда они с Гарри ездили в Леголенд. Отстал от группы на стоянке.
Я скорчился за перилами лестницы, сжался в комок, мечтая исчезнуть или хотя бы уменьшиться. Сердце колотилось так, что запросто могло вырваться из груди наружу. Ладони у меня взмокли, я вытер их о шорты.
Только бы не увидели, только бы не заметили. Только бы они не подумали, что я виноват.
Мама упала на Джоан, зарыдала. Отис обнял отца, поддерживал его, словно ребенка. Пусть время повернется вспять. Пусть мама, и папа, и Отис, и Джоан вновь закружатся по залу под звуки музыки. Пусть на маме будет серебристое платье, а не старый халат. Пусть она счастливо смеется, а не дрожит вся от рыданий.
Отис все-таки меня заметил. Я отпрянул назад, спрятался в тени перил, но Отис оставил отца, подошел к лестнице, раскрыл руки. Глаза его говорили: «Скорей ко мне, я жду». Я сбежал по ступеням и повис у него на плечах, как всегда. А он, как всегда, обнял меня крепко-крепко. Со мной на руках он подошел к дивану, сел. Я обхватил его ногами. И мне стало спокойно-спокойно, словно и не было ничего. Должно быть, я заснул, и, пока я спал, Джоан сделала нам чай, только никто не пил его. Проснувшись, я почему-то заплакал, все всхлипывал и никак не мог остановиться, и рубашка у Отиса стала вся мокрая.
— Поплачь, поплачь, малыш, — бормотал Отис, — легче станет.
Сердце его билось ровно и сильно. Я прижался к нему, спрятался в его рубашке, и постепенно рыдания сами прекратились.
— Молодец, Гарри, умница, молодчина.
Мне было трудно двигаться, казалось, ноги утыканы иголками и булавками. Отис приподнял меня, поставил перед собой, дал носовой платок. Я высморкался, отдал платок ему. Отис нашел чистый уголок и тоже высморкался, а глаза вытер рукой. Глаза у него были красными и влажными.
Отис вздохнул. Из большой дорожной сумки он достал красиво упакованную коробку.
— Это тебе, дружище, — сказал он. И его голос пожарного был почти такой, как раньше.
Я не шелохнулся. Отис ждал и смотрел мне в глаза. Я хотел спросить его, но боялся. Боялся, что это повредит Дэниэлу. Помните, что случалось с феями в сказке про Питера Пэна, если дети в них не верили? Я даже мысленно не решался все это произнести.
Поэтому я только спросил:
— А для Дэниэла у тебя есть подарок?
— Конечно, есть, дружище, — спокойно ответил он.
— Тогда, может, я лучше подожду, пока Дэниэл вернется?
Отис опустил коробку на диван, отпил немного холодного чая и уставился в окно, будто бы пытаясь найти там, на улице, ответ. А я считал щетинки на его лице красивого шоколадного цвета. Насчитал двенадцать, остановился. Наверное, он не брился с самого Барбадоса. Кожа на носу шелушилась, и даже темно-красные розы, стоявшие на тумбочке за диваном, рядом с ним казались светлее. Я уж хотел было спросить, облезает ли кожа у негров, но вдруг вспомнил про свой страшный вопрос.
— Милый, тебе сестра звонит, — сказала Джоан, появляясь в проходе.
— Скажи ей, что я перезвоню, любовь моя, — ответил Отис.
Он поставил чашку на стол, протянул руку. Моя рука утонула в его ладони.
— Я думаю, что тебе стоит открыть подарок, дружище.
Он замолчал, задумался. Задумался так надолго, что я уж решил — заснул.
— Ты все-таки посмотри, что там внутри. Если Дэниэл вернется, мы накупим подарков для всех.
Теперь он сжимал обе мои руки. Мне хотелось съежиться так, чтобы уместиться в его ладонях.
— Видишь ли, Гарри… Дэниэла долго нет. Две недели — это слишком много для маленького мальчика. Возможно, он больше не вернется, Гарри.
Я попытался вырваться, но Отис крепко держал меня.
— Может быть, кто-то обидел Дэниэла. Причинил ему боль, сильную боль. Может быть…
Я зажал уши руками, зажмурился что есть силы и не слышал, как Отис произнес это. Я ненавидел его. Ненавидел несколько долгих минут.
Я не смотрел на него, но знал, что он следит за мной, ждет, пока пройдет моя ненависть.
Когда я смог наконец открыть глаза и взглянуть на Отиса, он пил чай. Держа чашку обеими руками, он протянул ее мне, я обхватил его руки, сделал глоток. Дрянь, а не чай. Я отпил и из своей чашки. То же самое. Мерзость.
— Ну, Гарри, открой свой подарок, — подтолкнул меня Отис.
Я взял коробку. Настроения не было, но все равно ужасно хотелось разорвать блестящую шуршащую бумагу и посмотреть, что там лежит внутри. Оказалось, футболка с мультяшным мальчишкой на груди. Рыжая шевелюра, сверху — белая в красный кружочек бандана, аппликация из ткани, не рисунок. Хулиган такой, одним словом.