Я чуть было не потерялся в толпе на выходе со станции метро «Холланд-парк», но Джоан вовремя вытащила меня за футболку и крепко держала за шиворот, пока мы ждали «зеленого человечка» на светофоре. Тротуар плавился, и запах горячего асфальта бил мне прямо в нос. Когда-то мне очень нравился этот запах, но сейчас я от него задыхался.
— Хьюго! — взвизгнула какая-то бабулька, проскочив мимо нас, пока мы похоронным шагом поднимались по парковым ступеням.
«Малыш, потанцуй со мной!» — донеслось до нас прежде, чем мы вошли в парк. Звуки песни смолкли так неожиданно, будто мы нырнули в другое временное пространство. Кругом люди. Белые. Черные. Местные, приезжие. Иностранцы, говорящие на самых разных чудных языках.
— Хьюго, мальчик мой. — Та самая бабулька проковыляла мимо, чуточку прихрамывая, как если бы одна нога у нее была короче другой.
Джоан дотронулась до моей руки и тихонько проговорила:
— Врожденный вывих бедра, Гарри. Доктора говорят — ВВБ. Теперь это излечимо.
Одной рукой ухватившись за изгородь, бабулька склонилась над собачонкой в клетчатом жилете, которая зарылась носом в кучу мусора.
— Хьюго, не смей! Плохой мальчик. Сегодня останешься без сладкого.
Мы прошли по лужайке для пикников. Женщины в костюмах для карате лягали ногами воздух. Малышня играла в крикет. Мы плелись дальше, мимо ярких цветочных клумб. Цветы приветствовали нас, кивая головками, словно веселые солдатики. Фонтан, хихикая, плевался водой. Вот мы уже и до изгороди дотащились, той самой, где когда-то, давным-давно, миллион лет назад, застрял Дэниэл. В маленьком летнем кафе люди смеялись, читали газеты, пили кофе со сливками, отгоняли голубей.
— Эй, привет! — прокричал жутко длинный, разодетый мужчина и рьяно замахал руками, будто матрос, который посреди бушующего океана шлет флажками сигнал SOS. А его знакомая была в двух шагах от него, сидела в кафе за столиком. Она сделала круглые глаза, взмахнула салфеткой, рассыпав крошки, и похлопала по соседнему свободному стулу.
— Было бы неплохо, если бы все они прекратили, — сказала мама громко. Слишком громко. Даже неприлично.
— Прекратили что? — переспросила Джоан.
Мама стиснула губы в узкую, злобную линию и крикнула еще громче:
— Прекратили выставлять напоказ себя, свое счастье и эти… эти… эти свои чертовы коляски!
Люди вокруг все как по команде уставились на нее и тут же отвели глаза. Впереди раздался всхлип, и женщина, развернув коляску, быстрым шагом пошла в обратную сторону. Тот длинный пижон в кафе глянул на свою подружку и скорчил испуганную мину шкодника, которого поймали на месте преступления.
Я попытался представить, что это совсем даже не моя мама, что я вообще гуляю по парку с другой семьей. Например, с той маленькой девочкой в белом платье, носочках и блестящих красных туфельках, которая носилась по дорожке и заливалась смехом: «Папуль, папуль, смотли, какаля бабо-цька!»
Деревья за ее спиной весело шептались. И листва их разбрасывала вокруг веселые желтые отблески.
Джоан схватила маму за руку и увела с дорожки вбок.
— Как насчет мороженого? А вот и скамеечка. Чудесная, правда?
Скамья как скамья, не лучше и не хуже других, только на спинке выцарапано «Эдвард и Сара. Вместе в жизни. Вместе в смерти».
Я хотел пойти с Джоан, помочь ей принести мороженое, сделать что-нибудь, неважно что, лишь бы не оставаться с мамой. Но остался, потому что так положено хорошему сыну.
— Холодно. — Мама поежилась.
— Жуткая холодина, — поддержал я.
Такой жары давно не было.
У ступенек сцены летнего театра я увидел Хьюго — лохматый сенбернар тыкался носом ему под хвост, а Хьюго вовсю вилял хвостом и радостно тявкал во все горло, вроде лучшей собачьей шутки свет не видывал. Мама права. Вокруг слишком много счастья.
— Ванильное, фисташковое и шоколадное, тебе какое? — Джоан протянула маме три вафельных стаканчика.
— Я только что поела, — соврала мама, не поднимая глаз.
— Джоан, м-м-м-м… милая, мне шоколадное, пожалуйста, — сказал я, чтобы хоть немножко загладить мамину грубость.
Джоан чуть разжала мамин кулак и вставила стаканчик с фисташковым мороженым.
— Мамулечка, съешь хоть кусочек. Ну ради меня.
В ее солнечных очках я увидел свое отражение. Я улыбался как идиот.