— Но я не сумел, Терри.
— Что? Пиклз, ты меня с ума сведешь. Ты выдержал испытание. Ты заслужил награду. Нож твой на веки вечные.
— А как же тот человек? Как же Б. Н.?
— Что за Б. H.?
— Ну, тот малыш.
Он смерил меня недоверчивым взглядом. Он смотрел на меня так, словно принимал за дурака.
Приблизил ко мне свое лицо и закричал:
— Гарри, очнись! Б. Н.! Ничего не напоминает? Ты что, не знаешь, что такое Б. Н.? Бюро находок, Пиклз, врубился? Бюро находок. Ты сам подумай.
Я не мог ни о чем думать. Я не хотел думать ни тогда, ни потом. Никогда больше. Мое сердце словно скрутили, порвали и посыпали перцем.
Снова в школу
17
Я рванул на кухню взять что-нибудь поесть в школу. Мама едва не выронила из рук глянцевый журнал.
— Извини, мам, не хотел тебя напугать.
— Напугать? Меня? Нет, я просто хочу что-нибудь найти для Джоан.
Она просматривала детские странички. Я же видел.
— Не думаю, что Джоан это подойдет.
— Да, пожалуй, это не ее стиль. Ты прав, Гарри. Я пошлю ей что-нибудь другое.
Мама захлопнула каталог, опустила на него ладони и замерла с закрытыми глазами. В последнее время она часто так делала.
Помню, однажды Дэниэл увидел такой же вот детский каталог и спросил:
— А детей можно заказать по почте?
— Конечно, — сказала мама и подмигнула мне, как взрослому. — Представляешь, Дэн-Дэн, как трудно было почтальону засунуть тебя, такого большого, в крошечную прорезь в почтовом ящике?
В холодильнике я нашел лишь открытый скисший йогурт. Соком там и не пахло.
— А зачем ей вообще что-нибудь посылать?
— Что? А. Ей будет приятно.
— Я имел в виду — зачем посылать, если ты сама можешь ей отнести.
— Ну да, ну да. — Мама опустила глаза.
На полочке, где раньше лежали всякие сладости для меня, я наткнулся рукой на острый край коробочки. Тонкой и длинной. Сверху надпись: «Тест на беременность». Внутри — два серебристых пакетика. Я закрыл глаза, медленно, по слогам, повторил «бе-ре-мен-ность» — и стал шарить на полочке Дэна. Ничего, кроме пыли и коробки сардин.
Я уж и не помню, когда в последний раз видел Отиса и Джоан. Много недель назад. Они так и не появлялись с тех пор. После скандала, устроенного мамой. Это было в середине лета. А сейчас уже сентябрь. Умница, мам. Справилась на ура.
Ух ты! Варенье из голубики. Сделаю бутерброды с вареньем, точно.
— Футбол! — вдруг вскрикнула мама.
Я открыл хлебницу. Пусто. Только крошки и половинка старого-престарого печенья.
— Что, мам?
— Сегодня. Последний урок. Футбол в парке?
— Да.
— Я приду.
— А папа тоже?
Идиотский вопрос. И так ясно. Знаете таких мужчин, которые замыкаются в себе, не говорят с тобой, не смотрят на тебя, не называют тебя сынком, или своим любимым мальчиком, или хотя бы просто Гарри. Они обычно бывают или серийными убийцами, или вражескими шпионами.
Так вот, папа стал похож на них.
— Нет, я одна.
— Ты замерзнешь в парке.
— Сегодня тепло.
— Будет уже темно.
— Вот и прекрасно.
Казалось, в последние дни папа появлялся дома только для того, чтобы боксировать и ругаться с мамой.
О чем они спорили вчера? Ах да.
— Я тоже могу, мне всего лишь тридцать девять.
— Мы только народ насмешим, Пэт.
Потом папа пробормотал что-то вроде «Пэт, Пэт». Или «Нет, нет». Или «Нет, Пэт». А потом громким и четким голосом, каким объявляют остановки в метро, произнес:
— Пэт. Прошу. Не надо. Меня. Отталкивать.
— Но ты же не выходишь на улицу, мам, — сказал я.
— Вот и выйду наконец. Жизнь продолжается, Гарри.
Она опять закрыла глаза и замерла.
Я взял банан. Он был весь черный, но все же лучше, чем заплесневелый йогурт.
Мой вам совет: если с вами или с вашим братом что-нибудь случится, что-нибудь по-настоящему серьезное, настолько серьезное, что в школе все будут говорить только о вас, держитесь подальше от туалета.
Лучше вообще туда не заходить.
— Оставьте его в покое, — сказал Терри, распахнув дверь с такой силой, что она шваркнула о стену.
Точно. Уж и в туалете посидеть спокойно не дадут.
Я поджал ноги так, чтобы их не было видно из-под двери, и сунул журнал с комиксами под мышку.
— Что? — переспросил Свинка.
Вжикнули две молнии.
— Время, — повторил Терри, — чтобы у него крыша на место встала.
Оба одновременно пустили струю.
— А что ты про это начал говорить? — спросил Свинка.
Питер — выходит, их даже трое — подал голос: