Я даже ни капельки его не потряс.
Из-под подушки торчала бутылочка. Я вытащил ее, поднес соску ко рту Малыша, загорелся надеждой и сунул соску в рот полностью.
Пухлый кулак выбил бутылочку из моей руки, а потом заехал мне в глаз. Я скрипнул зубами.
— Ты отлично справляешься. Теперь мы точно знаем, что он не голоден. Выбирай. Живот пучит? Или… ну, этот самый. Горячий шоколад.
Я поднялся и положил Малыша к себе на плечо. Похлопал по спинке.
— Ну давай, отрыгни.
Вместо отрыжки — опять дикий визг. У меня ухо загорелось от его крика, а в голове все застыло и засверкало льдинками.
Я и тогда его не затряс.
Я положил его на кровать, а сам выпрямился и прижался лицом к стене. Приятно. Прохладно. Надо подумать.
Две мысли сразу впрыгнули в голову.
В старину вроде бы, если женщины закатывали истерики, мужчины шлепали их, чтобы успокоить.
Шум можно заглушить подушками.
Ладно. На одну минутку. Только чтобы передохнуть. Я не хотел ему навредить. А что еще я мог сделать? Мама никак не просыпалась, а я кто? Всего лишь мальчик.
— Ничего, дружище, ты справишься. Действуй.
Биффо говорил, как в рекламе по телику.
Я посмотрел на малыша. На нем была какая-то желтая штуковина без всяких застежек. Наверняка ее прямо на Малыше зашили. Мне ни за что в жизни не стащить.
— А ты его потрогай, дружок, ощупай. Кнопочки где-нибудь наверняка есть.
Малышу очень не понравилось ощупываться. От крика у него из носа выдулись пузыри, а у меня в ушах зазвякало, как в тот раз, когда один из братцев Макнелли саданул меня по голове.
— Ищи, дружок, ищи.
Я и искал. Ощупал всю спину, а кнопки нашел на самой попе.
Потом стащил эту желтую штуку с Малыша. Вернее, счистил, как кожуру с банана. И увидел подгузник.
Пока я обдумывал дальнейшие действия, Малыш умолк.
Чистые подгузники и всякие салфетки были сложены у клетки хомячка.
Слух постепенно возвращался.
— Ы-ы-ы-ггг, — сказал Малыш.
Мне не понравился этот звук. Как бы он не проглотил язык.
Я нагнулся к нему.
Он впился мне в глаза жутко острыми ногтями, издал очередной вопль. Полуслепой, я отпрыгнул назад и стиснул кулак. Но быстренько разжал.
— Спокойно, дружок. Успокойся и досчитай до десяти. Думай, что делать с подгузниками.
Я успел досчитать до девяти, когда меня посетила гениальная идея: подгузники — это те же трусы. Что я, трусы снять не смогу?
Я попытался стянуть их.
Ничего не вышло.
Спереди на трусах Малыша два розово-лиловых медвежонка играли на барабанах и смеялись, вроде здорово подшутили надо мной.
Я разглядел их как следует и заметил липучки. Расстегнул. Трусы раскрылись.
Противно, наверное, будет до смерти. Надо посчитать, как при взлете ракеты. Десять, девять…
Три…
— Держу пари, не так уж это и ужасно.
Два.
Я отпрянул.
Один.
Стянул подгузник.
Пуск!
Извержение! На покрывало хлынула желто-зеленая гадость. Я чуть не задохнулся. Салфетки, скорее! Я повернулся к клетке с хомячком.
Я не смотрел на Малыша какую-то секунду, но он успел набрать полные кулаки этой желто-зеленой гадости. Я начал вытирать все салфетками, и тут, вот ужас-то, Малыш выплюнул попой еще кучу желтой каши.
— Спокойно, дружок, могло быть и хуже.
Малыш пописал прямо на меня. Поцарапанные глаза обожгло прямо как настоящим огнем, но я даже внимания не обратил. Какое это имеет значение, когда тут такое. Настоящая беда. Там… под животом… дырка. Вместо члена у Малыша — дырка.
Не удивительно, что он так кричал.
Я напряг мозги. Что произошло? Все понятно. Тот человек ворвался в наш дом, разгромил кухню, оглушил маму и скрылся с членом Малыша.
Я разревелся. Так разревелся, что перед глазами все поплыло. Я вытер Малыша, надел новый подгузник. Липучку застегнуть не смог, поэтому достал из ящика Дэна трусы, натянул сверху. В них Малыш был похож на Супермена.
Я попытался вытереть его руки, но на них было слишком много всяких малюсеньких морщинок. Я вытащил из-под него покрывало, пошвырял все грязные вещи, вытер об него руки, свернул и бросил на пол.
Какая теперь разница. Подумаешь, покрывало. У Малыша член пропал.
Я поднял бутылочку, нашел халатик Дэна, завернул в него Малыша, опустился на кровать и прижал его к себе.
Я не обращал внимания ни на крик, ни на вонь. Мне даже на коленках его качать было совсем не тяжело. Бедный, бедный Малыш, теперь понятно, почему он так злился.
— Все будет хорошо, — повторял я и сам успокаивался.