Плач стал тише. Малыш засопел тихонько. Будто песню запел себе под нос. Я тоже замурчал какую-то мелодию, пытаясь попасть в его ритм. Он попил немного из бутылочки, размяк и отяжелел в моих руках. Голова его покачивалась на моем плече. Он выплюнул соску изо рта, отрыгнул. Я положил его на кровать. Малыш заворочался. Я погладил его по груди, сказал:
— Все хорошо, Малыш. Все хорошо. Спи.
И он заснул.
Мама лежала так же, как я ее оставил. Я дотронулся до ее руки. Холодная как лед и неподвижная. Моя, наоборот, была горячей и дрожала. Ее кожа была совсем серая. А губы синими. Но меня даже не это испугало, а холод. Мама была очень холодной. Как дедушка, когда лежал в гробу.
Я видел все как в кино. Как будто висел в углу, под потолком. Мальчишка в школьной форме стоял, уставившись на маму. Ему страшно. Он боится даже подумать о том, что его мама… что она… Он должен что-то сделать. Немедленно. Но что? Он вспомнил рисунки в учебнике, на которых делали искусственное дыхание в рот. Он тогда еще смеялся над ними с друзьями.
Он переступил с ноги на ногу, сунул руки в карманы, вытащил их, сцепил руки за спиной, расцепил, протянул одну руку, дотронулся до того места у мамы, где должно быть ее сердце. Только он не знал, как должно стучать сердце. Тогда он приложил ладонь к своей груди. Колотится. Бухает как молоток. Под свитером, в кармане рубашки, он нащупал острый край открытки Отиса и Джоан.
24
На лестнице внизу — мужские голоса:
— Осторожно, разворот. Не стукни об угол.
— Наклони.
Скрежет, как будто двигают пианино.
— Прелестный ребенок. А что случилось-то, не в курсе, приятель?
Он еще спрашивает. У меня бы спросил.
— Отис…
У меня пальцы дрожали, я даже не мог протянуть руку, чтобы показать ему…
— Отис… тот человек… он отрезал Малышу пенис.
Ну вот. Сказал вслух. Теперь все точно не как в кино. Все взаправду. Страшно.
Отис опустился на колени перед кроватью, где лежал мой братик. Распахнул халат Дэна.
— Я не смог закрыть липучки.
— Хорошо придумал с трусами, молодец.
Отис осторожно стянул с Малыша трусы, передал их мне.
Малыш даже не проснулся.
Я стиснул кулаки, собираясь с духом. Сейчас Отис увидит… Что с ним будет?!
На лестнице зашаркали. Я уцепился за руку Отиса.
— Все в порядке, Гарри. Это моя знакомая. — Он повернулся к двери и шепнул: — Подожди немного.
— Надо поговорить, — ответил женский голос. Сильно испуганный.
— Прошу прощения, Гарри, я скоро, — сказал мне Отис, как взрослому.
Отис на цыпочках вышел из комнаты. Я посмотрел на Малыша. Он чмокал губами, как будто сосал грудь.
Женский голос прошипел:
— Так не положено, Отис.
— При чем тут положено — не положено, Карен? Мой мальчик в беде.
— Я обязана сообщить начальству.
— Обязана — сообщай.
Я вытянул шею и увидел в проеме двери кого-то незнакомого. Полицейская форма, наручники и все такое. Только это была женщина. Блондинка. Очень красивая.
— Отис, это не… Из-за этого…
— Ты не получишь очередное звание?
— Так нечестно.
— А что тут вообще честно? Дай мне пять минут, Карен. Пожалуйста. Неужели это так много? Обещаю, больше я тебя ни о чем не попрошу.
Вздох. Шарканье ног. Шаги вниз по лестнице.
Отис вернулся, сел рядом со мной и медленно, осторожно потянул на себя подгузник.
Бедный, бедный Малыш.
Отис даже не вздрогнул.
— Скажи мне, что ты видишь, мой мальчик?
— Рану.
— Кровь есть?
— Нет.
— Все раны кровоточат, дружище. А это не рана.
Он вновь надел подгузник, застегнул липучки, протянул руку за трусами. И это все?!
Я и не подумал отдать ему трусы.
— Его нет… — прохрипел я. — Член пропал…
— А ты его видел? Ты когда-нибудь видел его член, дружище?
Вы видели спокойного человека? Очень, очень спокойного? Теперь умножьте спокойствие того человека на два. Так вот, Отис был еще в сто… нет, в двести раз спокойнее.
— Мама не пускала меня в ванную, когда купала его, — услышал я свой голос.
Голос говорил сам по себе. А я вернулся в тот день, когда Отис помогал нам печь праздничный торт для Джоан. Дэн смазывал маслом противни. Я просеивал муку, смешивал с сахаром, вбивал яйца. Я все самое важное делал и почти ничего не пролил. Когда мы достали торт из духовки, Отис покрыл его сахарной глазурью и выдавил из мешочка кудрявые розовые буквы. Это он так кремом написал поздравление.
— Значит, ты ни разу не видел его члена?
Я не заметил, когда Отис забрал у меня трусы, но теперь он уже просовывал ножки Малыша в отверстия. Руки у Отиса громадные, а ножки такие махонькие.