— Но, Отис, мне только девять. Ну пусть больше. Все равно десять еще не исполнилось. Мне совсем не хочется, чтобы разряженные женщины с большими сиськами смотрели на меня так, что потом щеки горят.
— Согласен. Но почему бы тебе не быть десятилетним парнем, которому нравится то, что он носит? Только и всего, Гарри. Переживать-то не о чем. Ты все обдумываешь, присматриваешь в магазинах, покупаешь, надеваешь и — вперед, живи своей жизнью.
Мы купили все, даже трусы. Мягкие, удобные боксеры. Только такие и нужно носить, сказал Отис недалеко от дома, когда рядом на улице никого не было.
— И вот еще что, дружище, — добавил он. — Давай-ка поговорим как мужчина с мужчиной. Я никогда не надеваю сегодня вчерашние трусы и футболку. Все, что надевается прямо на тело, — вечером в стирку. Душ утром и вечером. Тренировка была? Сразу в душ. Спортивная одежда? В стирку. Все до последней мелочи. Не хватало сунуть в шкаф, чтобы все вещи потом провоняли. Некоторые мужчины считают себя мачо, если от них за версту потом несет, но знаешь что?..
Может, Отис все-таки педик?
— Женщины таких терпеть не могут.
Мы подошли к нашему дому, Отис открыл ворота.
— Кстати, Гарри, а эта ваша учительница… как ее… мисс Шик?
Я вспомнил нашу мисс Супер, ее блестящие глаза; вспомнил, что ей нравятся мужчины, которые плачут. Потом подумал об Отисе, его тайне, его волшебной власти над женщинами. Подумал о Джоан, которая, должно быть, как раз сейчас жарила для нас курицу.
— У нее усы растут, Отис. И коленки скрипят.
— Что?
— А почему ты спросил об учительнице?
— Хотел предложить вашей мисс Блеск привести вас к нам на экскурсию. В пожарную часть. Как считаешь, идея неплохая?
— Ее зовут Эмануэла Баличано, а мы прозвали мисс Супер. Клевая идея, Отис!
Отис и Джоан решили серьезно надо мной поработать. Они этого не сказали, но я и сам понял. Смотреть видик с Отисом мне нравилось больше всего. Лучшие боксерские поединки. Али и прочие. Ну и конечно, всякие фильмы. А еще мы смотрели «Тотнэм» вживую, на стадионе. Сол Кэмпбел был великолепен! Самое трудное было есть рыбу и отжиматься, чего я терпеть не могу. Зато Кэмпбел, если верить Отису, только и делает, что ест рыбу и отжимается.
Отис решил разобраться, что у меня за проблемы с футболом. Мы пошли в парк, чтобы немного погонять мяч.
Минуты через две он сказал:
— Ты не можешь бить прямо по мячу. Бьешь в сторону.
— Знаю.
— Я еще не закончил. Когда тебе купили эти ботинки?
— Не помню. Еще до… ну ты понимаешь.
— Значит, давно?
Я не хотел вспоминать то время, до того как…
— Скажи, если будет больно.
Он надавил мне на носки.
— Ой! Что за черт, Отис!
— Следи за языком, Гарри. Ботинки тебе малы, дружище, вот ты и бьешь в сторону.
Короче, они купили мне новые кроссовки, и мы с Отисом поработали над техникой. Мне казалось, Отис и Джоан могут все исправить и уладить.
— Джоан, как по-твоему, они стали такие, как раньше?
Я представил, как мама с папой выскочат из машины и побегут в дом с целой кучей подарков для меня. И больше никакой тяжести.
Джоан перестала крошить лук, вытерла руки.
— Не стоит ожидать слишком многого, Гарри. Иногда горе сближает людей, иногда разделяет их. У них были всего лишь небольшие каникулы.
— Но ведь постепенно они забудут… об этом.
Она села, подвинула стул поближе. Если бы я протянул руку, то мог бы дотронуться до ее огромного живота. Джоан притихла. Все взрослые так делают, если хотят сказать тебе что-то ужасное.
Блестящий от воды Отис, в одном полотенце на бедрах, с хохотом ввалился на кухню, глянул на нас и тут же попятился за дверь, оставив на полу мокрые следы, а в воздухе — кокосовый запах той штуки, которой он поливал волосы, когда купался.
— Гарри, они никогда об этом не забудут, — сказала Джоан.
Волосы Отиса после душа закручивались в тугие завитки, а на ощупь казались сухими.
— Гарри, — выдохнула Джоан печально и так тихо, вроде сама себя боялась услышать. — То, что я говорю, очень важно. Они никогда об этом не забудут. Никогда, понимаешь?
Я смотрел, как высыхали и исчезали следы Отиса.
— И ты не забудешь, Гарри. И мы. Мы все потеряли Дэниэла, и нам этого никогда не забыть.
Темная ночь, мокрый асфальт, рев мотора, запах бензина во рту. Я совсем старый. Мне лет сорок, не меньше. Я мчусь в машине, мечтаю разбиться, но не разбиваюсь. Машина все едет и едет.
— Потом будет не так тяжело, — продолжала Джоан. — Боль утихнет. Будет возвращаться все реже.
Она взяла мою руку. От нее пахло луком.
— Боль не уйдет совсем. Она всегда будет частью нас. Частью тебя, Гарри. Ощущение вины уйдет, но боль останется как часть твоей жизни, Гарри.