— Помилуйте, какое расследование? Если какой-то заключенный на прогулке повздорил с кем-то, это не наши проблемы.
Меня уже порядком достала эта игра в намеки, и я едва сдерживалась, чтобы не высказать все, что думаю об этой ситуации прямо и весьма нецензурно.
— Насколько я знаю, не всех заключенных выводят на прогулки.
— Вас неправильно информировали. Мы здесь ко всем относимся одинаково и согласно закону, — хищная улыбка не оставляла сомнений в том, что эти слова были откровенной ложью.
Кивнув, я вышла, так как чувствовала, что больше не смогу здесь находиться. Пока я шла по коридорам, сердце билось где-то в районе висков, а гнев застилал глаза. Если бы мне сейчас на глаза попался Гордон, тяжелобольных в этом здании стало бы на одного больше. Идея Райнера насчет врача-убийцы уже не казалась такой абсурдной. И если бы мне кто-то дал топор, я бы повторила сценарии некоторых остросюжетных фильмов.
Зайдя в медблок, я захлопнула дверь и прислонилась к холодной железной поверхности, тяжело выдохнув.
— ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ!!!!
Эмоции взяли надо мной верх, и на миг я потеряла контроль, позволяя им выплескиваться наружу. Это был не первый мой тяжелый разговор с начальником, но сейчас ситуация стала действительно плохой. Я, может быть, и хотела бы притвориться, что не понимаю его намеки. Но не могла. Фактически мне сейчас заявили, что пациент, который лежит в процедурной, долго здесь не задержится. Причем доводить его уже никто не будет. Если я правильно поняла, то нанимателям почему-то стало плевать на возможное расследование, и поступил прямой приказ об убийстве. Конечно, выстрелом в голову его никто не прикончит. Постараются сделать все так, чтобы придраться было не к чему. Но факт остается фактом — жить Райнеру осталось недолго. Я выторговала ему лишь отсрочку на несколько недель, пока он будет находиться в стационаре. Что будет, когда он вернется в камеру, понятно всем. Вопрос только в том, сколько он продержится — пару дней, неделю, месяц?
***
Ближе к вечеру, когда пациент уже пришел в себя, я перевезла его в стационар при помощи Энтони. Его вообще приставили ко мне, поскольку когда в медблоке на постоянной основе находится заключенный, наличие вооруженной охраны — обязательное правило. Больной не может быть прикованным наручниками все время. Конечно, его отделяет от меня прочная металлическая решетка, но мне нужно время от времени заходить, чтобы проверить состояние или провести необходимые процедуры.
Впрочем, постоянным присутствием Энтони в этом случае я все же пренебрегла, отпустив его практически сразу. Обычно я действую более осмотрительно, но в этот раз для такого поведения у меня было несколько причин. Во-первых, я совершенно не ощущала угрозы от Райнера. Возможно, зря. Во-вторых, мне нужно было выяснить у него кое-какую информацию и делать это стоило без лишних глаз и ушей.
— Ну как тебе под тяжелыми наркотиками? Понравилось?
— Учитывая то, что я ничего не помню, будем считать, что да. За самые лучшие моменты в жизни всегда приходится расплачиваться краткосрочной амнезией. Рассказывай. Что было? Я танцевал на столе? Если да, то я требую подробностей. Или танцевала ты? Тогда я требую не только подробностей, но и выхода на бис.
— Поверь, мне очень жаль, но на столе ты не танцевал. А я уж тем более, но об этом я как раз не жалею.
— Что, совсем? Скучно! И что же я тогда делал?
— Назвал меня красивой, — усмехнулась я, решив промолчать о том, что странной он меня назвал даже дважды.
— Правда? — он заинтересованно посмотрел на меня. — Ладно, пусть так. Но ты ведь понимаешь, что самый красивый здесь все равно я.
— Это еще почему? — я откровенно улыбалась. Меня забавляла его показательная самоуверенность.
— Ну сама посуди, кто здесь пользуется большей популярностью? Готов поспорить, по количеству воздыхателей я тебя переиграю.
— Ладно, королева красоты, уговорил. Титул твой, — усмехнулась я и продолжила уже серьезным тоном. — Расскажи, у тебя есть родственники или другие близкие люди?
— Зачем тебе? Думаешь, уже пришло время знакомить тебя с семьей?
— Конечно. Столь быстроразвивающиеся отношения этого прямо требуют. А если серьезно, то кто-то может подать апелляцию или прошение о переводе.
— Нет у меня никого, — вздохнул он. — Того, кто сможет этому поспособствовать, точно. Я ведь понятия не имею, благодаря кому оказался здесь и кому можно доверять.
— Все еще настаиваешь на своей невиновности?
— Было бы глупо, если бы я отказался от своих слов всего через пару дней, не находишь? — голос был спокойным, но мне все же послышались суровые нотки, которые указывали на раздражение.