Тилли отдернула руку от Вильи, словно боялась обжечься.
- Я не знаю,- ответила она, не поднимая на Элронда глаз,- я не знаю, Элаэ, я всегда считала, что мир живет по одним законам, а теперь все изменилось… Да, я помню тот день и я помню, как сердце мое стремилось к тебе. Я помню, как мы соединили наши души и наши тела. И я тоже люблю тебя… но как я могу верить тебе или даже себе самой безоглядно?
Элронд вздохнул. Он сам давно уже не верил ни во что - кроме Келебриан.
- Этот мир живет по странным законам, Тилли. Может, когда-то в нем не было тени, и все должно случалось как должно, но где то время? Даже в Валинор проник враг и погубил Деревья. А до этого Мириэль ушла в чертоги Мандоса, оставив своего сына. Говорят, это стало причиной многих бед. Но я знаю одно - я верю в нашу любовь так же, как я верю, что солнце встанет завтра на востоке и что за зимой придет весна. Я верю тебе и я верю в тебя - и пусть будет, что будет.
- Пусть будет, что будет,- эхом повторила она. Тилли не нужно было надевать кольцо, чтобы поверить в его слова - ибо она хотела им верить, иначе у нее под ногами и вовсе не осталось бы твердой почвы. - прошу, обними меня крепче,- прошептала она, пряча лицо на его плече.
Элронд обнял Келебриан крепко и нежно, и желтые листья берез кружились вокруг них, несомые легким ветром - или музыкой четырех сердец, бившихся в унисон.
========== Ноябрь ==========
***
Конечно, в Ласгалене были кузнецы. Но Риннельдор, посмотрев на их инструменты и на качество руды, с которой они работают, с трудом сдержался, чтобы ничего не сказать. И то не смог бы, если б не привык постоянно врать с тех пор, как вернулся из-за Двери Ночи.
- Я хочу выковать кинжал для принца, - повторил Риннельдор.
- Я готов предоставить тебе свою кузницу. И вот эту руду, нам гномы привезли ее еще до войны, - повторил Арминсиль, мастер-кузнец, ковавший почти все, что нандор не покупали у гномов. Он и еще пятеро кузнецов – вот, собственно, и все, кто работали с металлами в Зеленолесье. Риннельдор осматривал то, что видел в кузне, и не мог поверить собственным глазам. Если лесные эльфы сами ковали свое оружие, становились понятны их великие военные успехи. Даже люди справились бы лучше, не говоря о гномах.
- Хорошо, - ответил Риннельдор. Он попробует – и, если не получится, то придется думать, где найти руду достойнее. И чем заплатить гномам.
- Мой ученик поможет тебе, - торжественно провозгласил Арминсиль.
- Спасибо, - согласился Риннельдор, надеясь, что ученик способен хотя бы раздувать мехи.
Ученик оказался способен. Риннельдор прокалил руду несколько раз, выплавил металл, потом ковал его и перековывал много раз, и тело, вспоминая привычную работу, радовалось. Песня сама рвалась из уст – Риннельдор, давая волю чувствам, запел. Для народа нолдо он пел на редкость плохо. Зная это, Риннельдор никогда не пел на публике – лишь в одиночестве кузни. И потом еще – по просьбе Мелькора, он пел там, где любые звуки, рождаясь, обретают жизнь – и летят, сверкая невидимыми огнями, и печально умирают в пустоте, неслышимые никем, кроме духов нерожденных.
И вот он снова пел от радости, вторя ударам молота – простая мелодия, выученная у гномов. Теперь в этой песне была странная сила – огонь, услышав ее, вспыхнул тысячей искр, взметнулся под потолок, чуть не опалив кузнеца – странно, но тот не почувствовал жара, - и сменил цвет. Теперь огонь был белым и сиял ослепительно, как снег под полуденным солнцем. Металл, погруженный в пламя, вдруг изменился. Стал ковким и ярким, как расплавленное серебро.
- Пламя бездны, - прошептал Риннельдор.
Он отлил кинжал в заготовленную форму, закалил его, как полагалось, но, читая восторг в глазах подмастерья, Риннельдор думал лишь о том, что это значит. Кинжал был легок и прочен, будто выкованный из мифрила, а Риннельдор не знал, радоваться или огорчаться. Мелькор, оказывается, наделил его не только оружием, но и новой силой. Что еще он дал ему – и чего ждет взамен? Но к чему волнения – Риннельдор, рассматривая, как сияет на солнце выкованный им клинок, как он поддается заточке, как он разрезает лист, летящий по ветру, думал об одном: кто из кузнецов Эрегиона выковал бы такой кинжал? Да, эти силы Риннельдор получил от того, кого квенди ненавидели с начала времен. Но у Риннельдора, в отличие от них, не было причин ненавидеть Мелькора. Ибо можно ли ненавидеть того, кто дал тебе жизнь?
- Я подарю Леголасу этот клинок. И пусть он назовет его, - проговорил Риннельдор.
Подмастерье благоговейно кивнул. Такое оружие подобает только принцу.
***
Для маленького принца Ласгалена королевский дворец всегда был местом, полным приключений. С тех самых пор, как Леголас научился ходить, он принялся комната за комнатой, коридора за коридором, исследовать подгорные чертоги. Казалось, целой жизни не хватит, чтобы обойти их все, тем более, что в некоторые его части мальчику заходить не разрешалось. И этот запрет превращал запертые комнаты в настоящие сокровищницы, полные неразгаданных тайн. Большую часть времени до того, как отец и дедушка ушли на войну, Леголас проводил с Орофером. Тот пытался, как умел, знакомить малыша с окружающим миром. Он рассказывал ему истории о далеком прошлом, о тех краях, которых, по его словам, уже не существовало, и о тех героях, которые уже отправились в чертоги Ожидания. Но с войны Орофер не вернулся, и иногда, пробираясь в очередной погреб дворца или залезая под самую крышу, Леголас шепотом разговаривал с ним, надеясь, что дедушка в Чертогах Мандоса непременно его услышит.
После возвращения отца, Леголас большую часть времени был предоставлен сам себе, и хотя Трандуил познакомил его с лесом, окружавшем дворец, сперва Леголас немного робел перед его темной могучей громадой. Но потом невесть откуда появился Риннельдор. С ним гулять по лесу стало совсем не страшно, и из маленького птенчика, которого вытолкнули из гнезда, Леголас сам превратился в наставника. Лес любил его – мальчик наконец-то смог почувствовать это – и этой любовью ему хотелось поделиться со своим единственным другом.
Но несмотря на то, что Леголас покинул загадочные королевские чертоги, чтобы выйти во внешний мир, дворец все равно остался для него неизученным до конца, и в те дни, когда Риннельдор отлучался куда-нибудь по своим делам, а отец и вовсе не обращал на него внимания, Леголас снова погружался в свои приключения. Дворцовые слуги относились к нему с теплом – они никогда не мешали его похождениям, иногда даже подыгрывали маленькому наследнику, указывая путь в верном направлении или открывая те двери, которые можно было открыть перед ним. И Леголас представлял, что он – один из тех вольных путешественников, вроде Риннельдора, которые нигде не остаются надолго, но всегда ищут место, где могли бы остаться.
Утро выдалось по-настоящему морозным – первый отзвук приближающейся зимы, и Леголас, выбежав по хрусткому снегу в лес, промчался, почти не оставляя следов, по твердому насту к высокому дереву, к которому крепился навесной мост. Взлетев по тяжелым от инея ветвям до самой верхушки, возвышавшейся над сплошным одеялом леса, Леголас огляделся по сторонам. Небо над Ласгаленом было чистым и прозрачным, как родниковая вода – и таким же холодным. Ветер норовил сбросить маленького исследователя вниз, но Леголас легко балансировал на ветви – он пробежал по ней до самого дрожащего края, сорвался с нее, но лишь затем, чтобы руками уцепиться за следующую – пониже. Лес погружался в сон – принц слышал, как перешептываются деревья. Они готовились к долгой зиме, и, перепрыгивая с ветки на ветку, Леголас прощался с ними, желая приятных снов. Он знал – пройдет зима, и они вновь проснутся, и лес снова запоет, затрепещет. Теперь же было время покоя и тишины, и Леголас чувствовал, как один за другим умолкают голоса его товарищей.