— Кому пришел черед умереть? — прошептал он.
— Смерть, — запели мы хором. — Смерть, смерть, смерть, смерть…
Нож вращался, блестя в свете свечей. Вращался и вращался, виток за витком.
Это я, мелькала мысль всякий раз, когда острие указывало на меня. Но оно опять и опять скользило дальше, продолжая вращение. Это я — это не я — это я — это не я — это я — это не я…
Нож понемногу замедлил ход и наконец замер.
Это я.
Я затаил дыхание, меня все сильнее трясло. Поднял глаза на Элли. «Сам по себе, — повторил ее суровый взгляд. — Ты сам по себе».
Эскью улыбнулся. Протянул мне руку — и, приняв ее, я оказался в центре круга. Там Эскью на миг задержал ладонь на моей макушке. В глазах у меня беззвучно дрожали слезы.
— Успокойся, Кит, — шепнул он мне на ухо, но я никак не мог совладать с дрожью. — Успокойся, Кит Уотсон.
Голос Луизы произнес:
— Да он боится! Трусишка.
Остальные захихикали.
— Тихо! — прошептал Эскью. — Сегодня один из нас умрет.
Я опустился на колени, как до меня это делали другие. Съежился, оперся на руки.
Чепуха это все, заверил я себя. Обычная детская игра, только и всего.
— Дыши медленно и глубоко, Кит, — велел Эскью.
Я подчинился.
— Теперь дыши быстрее. Еще быстрее!
Я задышал быстро и еще быстрее.
— Загляни мне в глаза.
Я вгляделся в глубины его глаз. Бесконечный туннель, без единого лучика света. Все глубже и глубже я погружался во тьму, ощущая, как она тянет меня к себе.
Это всего лишь игра, повторил я тогда. Обычное дело, простая игра.
Я заверил себя, что способен сыграть в эту игру. Нужно лишь притвориться, как это сделала Элли.
Эскью поднес к моему лицу сияющее лезвие ножа:
— Отрекаешься ли ты от жизни?
— Отрекаюсь.
— Желаешь ли ты смерти?
— Желаю.
Положив руку мне на плечо, он притянул меня ближе. Я не видел ничего, кроме его глаз. Не слышал ничего, кроме его голоса.
— Никакая это не игра, — с нежностью, едва слышно прошептал Эскью. — Ты действительно умрешь. Все, что ты видишь и знаешь, исчезнет без следа. Тебя просто не станет.
Он опустил мне веки.
— Смерть пришла, — сказал он.
И меня не стало.
Очнулся я, лежа на сыром земляном полу. Щеку будто лед сковал, руки-ноги одеревенели и ныли тупой болью. Догорала последняя из зажженных нами свечей — холодное, тусклое марево. Со стены на меня злобно смотрел нарисованный Эскью демон. Ни звука. Я поерзал на полу, перевернулся набок, уселся прямо, размял веки и потряс головой. В памяти — ничего, только тьма и пустота. Боль в непослушных костях. В вялых мышцах. На четвереньках я пополз к ступеням, вытянул руку к дверной створке, чтобы отбросить ее в сторону. И только тогда их услышал — перешептывания и смешки тонкими, срывающимися голосами. Я таращился в темноту, но не видел ничего, кроме кучки костей, настенных рисунков, выцарапанных надписей.
Я потер глаза ладонями.
— Кто здесь? — прошептал я.
Они захихикали пуще прежнего.
Я опять потер глаза, прищурился — и лишь тогда увидел насмешников. Тощие тельца в мерцании свечи. Они сутулились по темным углам, куда не дотягивался свет, сливались со стенами. Я, как мог, старался получше их разглядеть, но они сразу тускнели, изворачиваясь и меняя очертания. И все же я видел их вытаращенные глаза и лоснящуюся чумазую кожу, слышал их писклявые смешки и понимал, что они тут, со мной, дети-шахтеры из далекого прошлого, — в глубине, в темноте логова Эскью. Вот только задержаться они не пожелали и мало-помалу померкли, растворяясь во тьме, оставили меня в одиночестве.