За дверью кабинета Чемберса я поймал на себе пристальный взгляд Бобби.
— Чего уставился? — буркнул я.
— Училка тебя разбудила!
Элли предостерегла его, звонко цокнув языком.
— Значит, ты так и остался мертвым! — не унимался Бобби. — Как Эскью и говорил, теперь ты — ходячий мертвец. Не надо было будить…
Обеими руками Элли вцепилась ему в грудки и затрясла.
— Ничтожество… — прошипела она. — Понял ты, крысеныш? Если в ком и воплотилось зло, так это в тебе. Сам ты ходячий мертвец!
И отпихнула Бобби с дороги.
Шли дни. Эскью выставили из школы, а нас строго предупредили, чтоб не повторяли ошибок. Чтоб не распаляли интерес у младших учеников своими россказнями. От края школьной площадки нам было видно, как по пустырю ползет бульдозер: он направлялся к нашему логову, чтобы раз и навсегда сравнять его с землей.
Однажды, когда я уже выходил из ее класса, Буш-Объелась-Груш задержала меня, окликнув:
— С тобою уже все в порядке, Кит? — спросила она.
— Да, мисс. Спасибо вам.
— Ты до чертиков меня напугал, между прочим.
— Знаю. Мне очень жаль, мисс.
— У тебя могучее воображение, — заметила учительница. — Но оно способно и смять, сокрушить человека, тем более такого юного…
— Да, мисс.
— Ты уж с ним поаккуратнее, хорошо? С воображением…
— Хорошо, мисс.
Мисс Буш улыбнулась:
— Нет никакой нужды переживать свои рассказы наяву, Кит. Слов на бумаге вполне достаточно.
Дома меня особо и не ругали. Прочитали нотацию о бабушкиной смерти и о болезни деда. Сказали, самое важное — то, что все позади, игра окончена, и ужасный Джон Эскью никого больше не потревожит. Отец даже посмеялся немного, вспомнив о давнишних танцах вокруг монумента на старом погосте.
— Мы до полусмерти пугали друг дружку всякими историями и видениями. Поразительно, но нам самим хотелось пугаться. Как будто что-то подталкивало нас и дальше устраивать те глупые игры с ночными хороводами. Если бы мы и дальше этим занимались, наверное, все могло кончиться скандалом даже похлеще… Не такие уж и детские они — забавы эти, да? — задумчиво усмехнулся отец. — В общем, все позади. На ошибках учатся. Надеюсь, ты не станешь опять ввязываться в подобные игрища?
Я помотал головой:
— Не стану.
От деда подробности наших игр в логове постарались утаить, но основную мысль он все равно уловил.
Как-то вечером, когда я гнул спину над очередным учебником, дед вошел в комнату и присел на кровать позади меня:
— Что, много задают?
— Ага, — ответил я.
— Ничего, отстанут со временем. Истина проста и прекрасна, она подходит ко всему, что угодно: «И это тоже пройдет…» Не хочешь рассказать?
Я пожал плечами.
— Не думаю, — буркнул я. — Это была игра, только и всего. Что-то пошло не так.
— Воля твоя, внучек…
Дед заглянул мне через плечо:
— Что зубришь на сей раз?
— Географию. Про то, как все континенты раньше образовывали один большой материк.
— А что, так и было?
— Да. Он назывался Пангея. И в итоге раскололся на континенты, которые разъехались потом в разные стороны.
Я показал деду карту: как выглядел мир все эти миллионы лет тому назад, как планета менялась и рвалась на части в нескончаемом процессе обновления.
— Впереди у тебя еще длинная дорога, дружочек, — улыбнулся дед и поднялся уйти.
— Кстати, имей в виду… — обернулся он на пороге. — Надеюсь, ты молчишь не потому, что вообразил, будто старикан вроде меня все равно ничего не поймет?
— Не поэтому, — ответил я.
Дед смог бы понять лучше, чем кто-либо другой. Но я промолчал.
Два
В Стонигейте воцарилась зима. Мороз укутал пустырь снегом, сковал льдом мелкие лужицы, а стекла наших окон затянул сложными узорами из белых цветов и побегов папоротника. Дед продолжал уходить в свою тьму, однако всегда из нее возвращался. Целыми днями взгляд его бывал ясен и светел, а в доме негромким эхом отдавалось его пение. Порой же мы теряли деда вовсе: он часами сидел, устремив невидящие глаза в неведомую даль, куда-то сквозь морозный пейзаж за окном.
Каждое утро за мной заходила Элли. Она ждала меня на крыльце — в красном пальто и в такой же красной шапочке с помпоном. Шея повязана ярким зеленым шарфом, с губ срываются белые облачка пара. Если дед был в духе, то улыбался из окна кухни, ругая «маленькую шалунью» на чем свет стоит.
— Разве ты королева эльфов? — притворно возмущался он. — Бойтесь, девицы, эльфийского гнева: зеленый и красный — цвета королевы!