Задумавшись, дед продолжал кивать:
— Прекрасные, прекрасные дни… Но та весна, она была опасна.
В прихожей громко щелкнуло.
— Почта! — определил дед.
На коврике под дверью лежал единственный большой конверт из оберточной бумаги. На нем — корявые буквы: «Киту». Ни марки, ни адреса. Вернувшись за кухонный стол, я осторожно вскрыл его.
Рисунок углем, в очень темных тонах. Я увидел туннели, орудующих кирками шахтеров, снопы света от их фонарей. За спинами мужчин стоял излучающий слабое свечение белобрысый мальчишка в шортах и тяжелых рабочих ботинках. Тело в движении, лицо отвернуто в сторону; мальчик словно бы глядел куда-то за край рисунка, готовясь пуститься наутек. Светлячок.
На обороте рисунка тем же грубым почерком было выведено: «К твоему рассказу».
Я развернул рисунок к деду.
— Это ж Светлячок! — удивился тот. — Таким он и был.
Опустив голову, дед впился взглядом в угольную черноту:
— Да. Точь-в-точь он самый…
— Рисунок Джона Эскью, — пояснил я.
— Ну, еще бы! Он ведь слыхал о Светлячке от собственного деда. И уловил все в точности как было. Это он, наш проказник.
Выглянув в окно, я увидел за залитым водою стеклом далекую фигуру уходившего Эскью.
— Джон прочел мой рассказ, сочиненный для школы, — пояснил я. — Это иллюстрация.
— Смышленый паренек… — Дед не сводил с меня проницательных глаз. — Хотя мне казалось, вы с ним больше не водитесь?
Я пожал плечами:
— Да. Пожалуй…
Мама вернулась на кухню. Поднесла рисунок клипу, похвалила. Только потом поняла, чей он.
— Джон Эскью рисовал?
— Да.
— Надеюсь, он не решил добиться прощения подобными фокусами, — заметила она, роняя листок на стол.
— Дело прошлое, — усмехнулся дед. Потянулся коснуться кончиком пальца свечения, которое исходило от мальчика на рисунке. — Каково? Малыш Светлячок…
Поднявшись к себе, я повесил рисунок на стену, рядом с собственным портретом. И смотрел на них, пока не окликнула мама:
— Кит! Элли уже здесь!
Четыре
В тот день после уроков я отправился домой в одиночестве, перелез через изгородь на пустырь. В густеющих сумерках там носились десятки ребятишек. Они раскатали ледяную дорожку на голом участке земли. В тусклом зареве принесенного кем-то фонаря ребята весело катили по льду, врезались друг в дружку, со смехом и визгом отлетали в снег.
— Кит! — прокричал кто-то. — Дуй сюда, Кит, побегаем! А-а-а-а-а-а-а! Ха-ха-ха…
Помахав им, я двинулся дальше. Под ногами хрустела и шуршала насквозь промерзшая сухая трава. Огни в окнах домов на противоположном берегу играли на глади неспешно текущей реки. Небо быстро темнело, и звезды на нем светились все ярче. Луны нет. Как только солнце полностью опустилось за горизонт, на небе засверкали первые звезды, но луны не было видно. Опустив глаза, я был готов поклясться, что вижу, как вдоль берега потихоньку растет полоска льда. «Пришла настоящая стужа, — подумал я. — Лютый мороз».
Зажмурившись, я вообразил деда мальчишкой, который идет по льду, скользя и размахивая руками. Невольно расплылся в улыбке — и вдруг отчетливо услыхал совсем рядом чей-то разноголосый шепот, тоненькие смешки. Распахнул глаза, но никого не увидел.
— Кто здесь? — дрогнувшим голосом спросил я. Прищурился, вгляделся в темноту. Вокруг по-прежнему никого, но шепот не утихал. — Кто здесь?..
В стороне послышался глухой рык. И чье-то недовольное бормотание:
— Сидеть! Оставь его в покое!
— Эскью? — шепнул я.
Он вынырнул из темноты, у ног — дикий пес Джакс, шкура чернее самой ночи. Приблизившись, Эскью встал немного поодаль. Мое дыхание зачастило, сердце гулко забухало в груди. Сунув руку в карман, я зажал в ладони аммонита.
— Я получил твой рисунок, — сказал я.
Ответом было неясное бормотание.
— Он великолепен.
Эскью придерживал пса за ошейник, а тот скалил на меня зубы, грозно белевшие в вечернем сумраке.
— Знаю, — кивнул он.
— Я повесил его на стену, Эскью.
— Ты… — с горечью обронил он. — Опять чертов ты…
— Я?
— Ты! Мистер Совершенство, мистер Тихоня…
— Чего?
— «Чего? Чего?» Ты все испортил, мистер Учительский Любимчик.
— Чего?
— Это из-за тебя она прибежала.