— Их, — повторил я.
Фыркнув, Эскью отвернулся в темноту. Детские фигуры припали к земле, пригнулись, не сводя с нас жадных взглядов. Я услышал, как они втягивают воздух.
— Кроме них, есть и другое, — прошептал Эскью. — Нечто еще дальше, еще глубже в прошлом. Ты еще явишься увидеть это собственными глазами. Мертвыми глазами, Кит Уотсон…
Он поднялся, неторопливо приблизился вплотную.
— Я собирался разыскать тебя, привести сюда. Хотел столкнуть в реку… или спустить на тебя Джакса.
— Эскью, ты чего? Зачем это тебе?
— Зачем? А вот собирался! Затем, что все шло как надо, пока не появился ты. Чертова училка примчалась на помощь тебе, а не кому-то другому. Затем, что из-за тебя игре пришел конец, а меня выставили вон из школы.
Эскью смеялся, но в его смехе не было веселья.
— Или, может, так даже лучше? Может, этого мне и хотелось? Может, ты сделал мне одолжение, Кит Уотсон? Толкнул меня еще дальше во тьму?
Мне было слышно, как порывисто он дышит, как содрогается всем телом. Оказавшись вблизи, я только теперь понимал, как он вытянулся в росте, как раздался в плечах, каким огромным он становится.
— Чего не пойдешь домой? — спросил я. — Ты тут околеешь.
Молчание тянулось, тянулось.
— Скоро пойдем, — прошептал он. — Я и он. Мы сваливаем.
— Куда?
— Неважно. Никуда. Куда-нибудь. Они проснутся, а нас и след простыл.
— Ну, знаешь… — протянул я.
Опять молчание.
— Я принесу тебе новый рассказ, — пообещал я. — Ты ведь принес мне рисунок.
Он лишь хмыкнул в ответ.
Я чувствовал, как прочно лед устроился в моих костях.
— Обязательно принесу, — прошептал я.
— Светлячок…
— Чего?
— «Чего?» Этот твой Светлячок — я тоже его вижу. Он является к нам обоим, Кит Уотсон… — Эскью не повернулся. Он так и стоял, сутулясь, глядел на реку. — Ты ближе ко мне, чем можешь вообразить.
— Знаю. Уже говорил, что знаю. Так, может, нам стоит чаще видеться, а?
— Видеться? Ну, может, и так. Но это мне решать, понял? Я сам назначу время и выберу место. Тогда и посмотрим, достанет ли у Кита Уотсона духу, чтобы сойтись с Джоном Эскью поближе.
Сказав это, он сплюнул и отвернулся.
— Мы встретимся в кромешном мраке, — пробормотал он, — где не будет чужих: только Джон Эскью, Кит Уотсон и целое полчище мертвецов.
Я проводил Эскью взглядом: смотрел, как он растворяется в темноте. А потом и сам двинулся восвояси, оставив шепотки за спиной. Под моими ногами хрустела ледяная корка. Малышня успела разойтись по домам, оставив тлеть угли кострищ.
Падающая звезда чиркнула в небе, метя в самый центр Стонигейта.
Десять
Звали его Лак. Ему было четырнадцать. Он носил шкуру медведя, которого сам и убил. На ногах — обмотки из оленьей кожи. В руке каменный топор, который когда-то принадлежал его дедушке. К груди, под шкурами, подвязана кроха Дал. Пес по кличке Кали пристроился у ног хозяина. Лак же, присев на край утеса, вглядывался в скованную льдом реку далеко внизу. Лед затянул собою все: долины, трещины в камнях и расщелины в скалах, собственные волосы и брови Лака. Лед захватил мир: в вышине голые скалы, а под ними — ничего, кроме льда. Он сверкал, отражая лучи утреннего солнца, и Лаку пришлось сузить глаза, уберегая их от ослепительного блеска. Он вглядывался в белый мир, раскинувшийся внизу, надеясь заметить столб дыма — признак людей, след его потерянной семьи. Но так ничего и не увидел; лишь белый лед, темный камень, огромное синее небо и низко висящее в нем желтое солнце.
— Ай-е-е-е-е-е! — крикнул Лак.
Звук его голоса вернулся обратно, отраженный от льда и скал. Разнесся эхом по всей долине и затерялся вдалеке.
— Ай-е-е-е-е-е! Ай-е-е-е-е-е! Ай-е-е-е-е-е!
Открыв глаза, пес приподнял голову и навострил уши.
Лак рассмеялся.
— Это лишь я, — объяснил он. — Вечное эхо моего голоса во льдах.
Сунув руку под медвежью шкуру и коснувшись младенца, Лак ощутил, как Дал ворочается на его груди, кожей почуял тепло ее губ и щек.
— Все будет хорошо, — прошептал он. — Не переживай, милая. Все будет в порядке.
Выбравшись на выступ скалы, Лак приметил в трещинах мелкие колючие растения — единственное, что еще росло в этих краях. Он выдернул эту травку, сунул в рот, пожевал, проглотил и, скривившись, сплюнул. Во рту горечь. Язык исколот, в брюхе кисло. Взяв крошечный цветочек, единственную сладкую часть растения, Лак смочил его слюной, поднес к губам малышки и почувствовал, как она его лизнула.