— Кит Уотсон? — повторил он вопрос.
Я кивнул в ответ. От Эскью пахнуло псиной, и я отступил на шаг. По затылку поползли мурашки.
— Ав чем дело? — переспросил я. В горле вдруг пересохло, язык стал большим и неповоротливым.
Эскью с улыбкой ткнул пальцем в мой дом позади, отделенный от нас разбитой дорогой, собственным заборчиком и узкой полоской сада:
— Только переехали, а?
— Мой отец отсюда родом, и дед тоже.
Я старался говорить с гордостью: пусть знает, что и у меня есть право жить тут, в Стонигейте.
— Я знаю, Кит, — кивнул он, протягивая пакетик сластей. — Давай, угощайся.
Недоверчиво взяв конфету, я сунул ее в рот.
— Ты из старых семейств. Это хорошо, Кит. Один из нас… — Эскью пристально смотрел на меня. — Я наблюдал за тобой, Кит, с самого твоего приезда.
Он обвел пустырь рукой, указывая на резвящуюся ребятню. Те, что постарше, гоняли футбольный мяч или сражались на деревянных мечах; малышня прыгала через скакалку, играла в дочки-матери.
— Есть в тебе нечто, — заметил он. — Ты выделяешься из общей толпы.
И уставился на меня, будто ожидая ответа.
— Ты это о чем?
— О чем я? О том, что мы с тобой похожи, Кит.
Я покосился на него: крепкий малый со зловещей тьмой в глазах.
«Ну нет, — подумал я. — Ни чуточки мы не похожи».
Эскью опять повел рукой:
— Что ты видишь?
— Где?
— «Где?» — усмехнулся он. — Вон там. Что ты видишь?
Я окинул пустырь взглядом:
— Ну, детвора. Трава. Река. То же самое, что видишь и ты.
Он расплылся в улыбке:
— Ага. Именно так. И больше ничего, да?
Я всмотрелся по-новой:
— Да.
Смеясь, он тряхнул головой. Вырвал лист из своего альбома и протянул мне.
— Для тебя старался, — пояснил он. — Держи.
Мой портрет углем. Сижу, привалясь к проволочной ограде школы, с опущенным в траву взглядом. Так все и было, с пару дней тому назад.
— Неплохо, да? — хмыкнул он. — Вылитый ты?
Я кивнул.
— Лучший художник школы. Хотя без разницы, в этой чертовой дыре.
Я протянул рисунок обратно, но Эскью хохотнул:
— Оставь себе, теперь он твой. Повесишь на стену. Можешь всем хвастать: Эскью в подлиннике, коллекционная вещичка.
Бережно свернув, я зажал лист в кулаке.
— Был не в духе в тот день? Так, что ли?
Я повел плечом.
— Друзьями еще не обзавелся, да? — спросил он. Моргнув, я опять повел плечом:
— Вроде того.
— Что, однако, неправильно. Не обзавелся, значит? — Эскью мерил меня взглядом, присматривался, взвешивал. — Ты еще придешь, чтобы увидеть больше.
— В каком смысле?
— Придешь увидеть, что есть нечто большее, — поправил он себя. — Увидеть тех других, что бродят среди нас в этом мире.
— Что за «другие»?
Он помотал головой:
— Плюнь. Не бери пока в голову. Но имей в виду: мы еще сойдемся, Кит. Ты да я, мы станем близки, как родные братья.
Я отвел взгляд от сгустка тьмы в его глазах. Отступил подальше от источаемого им запаха. Мне хотелось, чтобы он отвалил поскорее, оставил меня в покое.
Кивнув, Эскью двинулся прочь.
— Нас таких много, Кит.
Он смотрел на пустырь.
— Вон тот, — сказал Эскью. Я проследил его взгляд. — И вон та, и тот, и вон тот, и та тоже. И другие. Они друзья что надо, особенные. Те ребята, что выделяются из толпы.
Я крутил головой, приглядываясь к мальчишкам и девчонкам, на которых он указывал: к тем самым, с кем вместе мы сойдем во тьму логова Эскью. Там были Дэниел Шарки, Луиза Макколл, Уилфи Кук, Дотти Галлеин… Обычные ребята, и ничем особо не выделялись, — не считая того, что все принадлежали к старинным родам Стонигейта и всем им предстояло сыграть в игру под названием «Смерть».
Эскью опять сунул мне конфеты.
— И ты сам, — сказал он. — В первую очередь. Ты похож на меня, Кит. Пусть пока ты думаешь, что мы разные, очень скоро поймешь: мы с тобой будто из одного теста слеплены.
Подмигнув, он хлопнул меня по плечу.
— Эскью, — представился он. — Джон Эскью.
Не стесняясь, он пристально рассматривал меня.
— Я будто бы давно тебя ждал, — добавил он. — Твоего появления.
Затем Эскью ухмыльнулся, повернулся и побрел прочь. Стоило ему приблизиться к паре девчонок, что играли неподалеку, как обе встали и отошли подальше. Белобрысый мальчонка Бобби Карр, чье имя я уже знал, метнулся ему наперерез. По пятам за ним бежал дикий пес Джакс.
— Эскью! — вопил Бобби. — Джон Эскью!
Эскью дождался, пока мальчуган и собака не присоединятся к нему, и тогда, уже втроем, они зашагали дальше.