— Скажите ему, пусть оставит меня в покое!
— Деда… — шептал я. — Это я, Кит. Все будет хорошо, слышишь? Скоро мы вернемся домой.
Кончиками пальцев я стирал слезы, бежавшие по его щекам.
— Боже, Кит…
Рядом со мной на коленях стояла Элли. Оглянувшись, она с гневом уставилась на зевак.
— Пошли прочь! — сказала она им. — Ну, шевелитесь! Проваливайте ко всем чертям!
Общими усилиями мы поставили деда на ноги. Он весь дрожал от холода и тихо всхлипывал от страха.
Элли положила ладонь ему на лоб, с нежностью погладила.
— Это я, — сказала она. — Элли. Королева эльфов. Добрая проказница.
Уже скоро мы увидели бегущую по снегу маму. Подбежав, она обняла сразу всех троих.
Дедушка с тревогой вглядывался в наши лица.
— Это мы, — шепнула ему мама.
— Отстаньте, — выкрикнул дед. — Уберите их от меня!
Потом, ковыляя в сугробах, к нам подошел и доктор, вместе со своим чемоданчиком. Сделанный им укол успокоил деда, и тот позволил отвести себя домой. По пути о его спину разбился брошенный кем-то снежок; дети бросились врассыпную, весело улюлюкая.
Дома мы с Элли присели на первом этаже и слушали, как над нами копошатся взрослые. Талый снег просачивался сквозь ткань моей одежды. Жуткий холод. Элли подалась вперед и глядела в пустую стену, подперев подбородок кулаками обеих рук.
Говорить нам было не о чем. Я думал про Лака, который шел сквозь собственную ледяную пустошь, и очень переживал — и за него, и за младенца. Пробовал выбросить его из головы и задуматься вместо этого о дедушке, но ничего не получалось. История Лака крепко засела в мозгу и самостоятельно разворачивала себя, без всякого моего вмешательства.
— Смотри-ка, — проговорила наконец Элли.
На ее ладони лежала монетка. Элли провела над нею второй ладонью, и монетка чудесным образом пропала. Еще раз провела — и та вернулась, будто и не исчезала.
— Волшебство, — пояснила Элли.
— Давай еще разок, — попросил я, и она заново показала свой фокус.
— Пришлось научиться, для пьесы, — усмехнулась Элли. — Там Снежная королева учит меня колдовать. Сначала показывает, как заставить исчезнуть всякие мелкие предметы, вроде этой монетки. Потом — каке помощью магии избавиться от разных неприятных вещей. Всего, что мне не нравится… Скажем, капусты и учебника по математике. А затем я перехожу к живым объектам: дворняге, которая надоедает мне лаем, или птице, которая будит по утрам. Так я понемногу пропитываюсь злом и в итоге переключаюсь на своего брата, который все это время просит меня перестать быть плохой и творить добро. Магия вмиг избавляет меня от его нытья. И лишь потом, когда я начинаю скучать по нему и понимаю, какой жестокой была, я учусь возвращать пропавшие вещи…
Элли качала монетку на своей ладони. Взмах рукой — и та исчезала или появлялась, по ее желанию.
— А у тебя здорово получается, — похвалил я.
Вскоре домой вернулся мой отец, весь в снегу. Невесело улыбнувшись нам, он поспешил наверх. Потом рядом с нашей калиткой встал автомобиль «скорой помощи», который осветил наши окна голубым светом мигалок. Санитары помогли закутанному в покрывало деду сойти вниз: лицо серое, взгляд пуст, а ноги с трудом шаркают по полу. Уже у порога Элли подскочила к нему и чмокнула в щеку:
— Возвращайтесь скорее, — сказала она.
Отец отправился в больницу вместе с дедом. Проводив их, мама вернулась в дом и села с нами.
— У него все будет в порядке, — прошептал я.
— Да, сыночек…
— Покажи маме свой фокус, — попросил я Элли.
Та положила монетку на ладонь.
— Вот ее нет… — пропела девочка. — И вот она есть!
— Это для школьной пьесы, в которой играет Элли, — объяснил я. — Сперва она учится, чтобы заставить всякие вещи исчезать с помощью волшебства, а потом ищет способ вернуть их назад.
— Сделай это снова, — попросила мама.
Монетка послушно исчезла, чтобы затем вернуться.
Мама откинулась на спинку стула. Кулаки ее сжались, а из прикрытых глаз закапали слезы.
— Можно еще раз? — прошептала она. — Покажи фокус снова, ладно? Пусть монета опять найдется.
Четырнадцать
Лак спешил, его руки мелькали. На востоке медленно поднималось солнце. Такой трофей в эти стылые, горькие дни никак нельзя было бросать: медвежьей шкуры хватит, чтобы согреть всех его братьев и сестер. Мальчик свежевал тушу зверя топором своего деда. Начал с того, что, содрав шкуру с одной из лап, он обернул ею малышку. Потом сделал длинные надрезы вдоль медвежьей груди, вокруг горла и холки. Мало-помалу, орудуя топором как скребком, он отворачивал шкуру, открывая под ней свежую плоть. Лак вспотел и весь перемазался кровью. Новые надрезы он провел вниз по задним лапам и второй передней, оставалось только скрести и тянуть… Пока он был занят делом, к нему подбежала дикая собака. Робко поглядывая на мальчика, она принялась лакать свежую кровь, сочившуюся из туши поверженного зверя.