За их спинами уже спускались из вышины черные крылатые хищники: описывая широкие спирали, они слетались к выступу в скалах, чтобы с хлопаньем крыльев усесться на тушу и начать собственный пир.
Двадцать три
Мы сидели за кухонным столом, читая рассказ.
— Боже, Кит… — вздохнула Элли. — Как ты это делаешь?
Я хохотнул в ответ:
— Колдовские чары!
Она ткнула меня в ребра острым локтем:
— Ты… — сказала она.
— Свожу тебя сума, да?
— Точно. Ты сводишь меня с ума… Что случится с ними потом?
Я пожал плечами:
— Понятия не имею.
— Брось, Кит! Как ты можешь не знать?
— Вот как-то так. Истории — живые существа, как утверждает Буш-Объелась-Груш. Может, у следующей расщелины их подстережет какое-то чудище. У них могут кончиться припасы. Может, малышка умрет или Лак сорвется с утеса…
— Боже, Кит. Я-то думала, ты просто заставляешь своих героев делать то, что пожелаешь. Составляешь план, а потом пишешь…
— Порой все так и бывает. Но когда эти люди, эти герои действительно оживают… Их уже нельзя удерживать под контролем.
Элли зашуршала страничками моего рассказа.
— Я знаю, какая концовка меня бы устроила, — сказал я. — Хотелось бы вернуть их в семью живыми и здоровыми. Вот только…
— Там вокруг полно медведей, и стервятников, и прочих хищников. Столько опасностей, что и не сосчитаешь.
— Да… Да.
— Бедняжки. Хотя, так или иначе, это всего лишь рассказ.
Я развел руки в стороны.
— Пожалуй, — хмыкнул я. — Но мать Лака является ко мне по ночам.
— Мать Лака… что делает?
— Она приходит, когда я сплю. Задабривает подарками. Просит вернуть ее сына и малютку дочь домой.
— Боже, Кит…
— И это так реально, словно происходит наяву, — добавил я.
— Потрясающе, — покачала головой Элли. — Жуть какая…
— Теперь понимаешь? — спросил я.
— Что?
— Колдовские чары. Рассказывать истории — тоже волшебство. В этом есть своя магия.
— А мисс Буш твоего рассказа еще не видела?
— Нет. Покажу, когда все будет готово. В любом случае я пишу не только для нее, но и для Джона Эскью.
— Эскью?
— Да, для него. Я говорил ему, что пишу рассказ и жду от него иллюстраций.
— Если только он вернется. Если не произошло самого худшего.
— Да, если он вернется и худшего не произошло.
— Будем надеяться, — кивнула Элли.
— Обратная сторона той же магии, — сказал я.
— Ты о чем?
— Думаю, если Лак с сестренкой будут в порядке, то и у Эскью все сложится хорошо. И наоборот: если он останется жив, то и мои герои не пострадают.
Элли распахнула глаза:
— Боже, Кит! Как это?
— Не знаю точно, — признался я. — Но не сомневаюсь: все так и есть.
Двадцать четыре
— Несчастная заблудшая душа… — вздохнула мама.
Выглянув в окно, я увидел вдали мать Эскью с ребенком на руках. Она бесцельно, безнадежно брела через промерзший пустырь.
— Бедняжка… — опять вздохнула мама. — Ты ведь не сделаешь с нами ничего подобного?
Я помотал головой:
— Нет.
— Знаю. Но от этого знания страх не исчезает… Ну что, едем? Собирайся.
Был воскресный вечер, время для нового визита в больницу. Мы забрались в машину, направились прочь из Стонигейта. В руке я держал свернутый в трубочку рисунок Эскью. Аммонит в кармане, истории — в голове.
В больничной палате мы расселись тесной группой. Разлили чай по чашкам. Дед пристально смотрел на нас и сквозь нас. Однако сидел он ровно, руки больше не тряслись, а глаза больше не пугали пустотой.
— Пап? — позвала мама.
Дед моргнул, сфокусировал взгляд заново и слабо нам улыбнулся — каждому по очереди.
Коснулся руки моего отца:
— Привет, сынок… — слабо, едва слышно прошептал он.
Когда отец встал обнять его, слезы блеснули в его глазах.
Шепча наши имена, дед дотронулся до каждого. Поднял свою чашку в тощих, скрюченных пальцах и откинулся на спинку стула.
— Совсем истрепался… — прошептал дед. Глухой, слабый смешок в самой глубине горла. Он подмигнул нам, медленно и неуверенно, вновь рассмеялся. — Опять эльфы меня похищали, да?