Я крутился на месте, пытаясь разглядеть их получше, но тут послышался голос Эскью и наступила тишина, которую нарушало только тихое рычание Джакса.
— Сидеть!
Его голос огрубел, стал глубже и взрослее. Лицо Эскью потемнело, а плечи раздались вширь. На нем было несколько слоев тяжелой, темной одежды. Голова наклонена вперед, волосы грязные и растрепанные.
— Эскью…
— Мистер Уотсон?
— Где ты был, Эскью?
— Далеко.
— Твоя мать сама не своя от переживаний, а сестренка…
— А он?
— И он тоже, — твердо ответил я. — Тоже ждет тебя домой.
— Ха!
Меня била дрожь. С берега реки к нам было обращено множество детских лиц; я вновь слышал свист их дыхания и исполненный страха шепот.
— Я явился за тобой, Кит.
— За мной?
— Да. Ты один-единственный.
Я смотрел на Эскью, ежась под своей курткой.
— Ты можешь их видеть, — прошептал он. — Не так ли, Кит?
Их глаза таращились на нас над кромкой обледеневшего берега. Шелестели вздохи и шепотки.
— Ты видишь, — определил Эскью. Джакс зарычал ему в тон.
— Вижу, — прошептал я.
— И не только их. Ты видишь и другое, что не существует для чужих глаз.
— Да.
Он шагнул ко мне:
— Все потому, что ты умер, Кит. Ты видишь мертвыми глазами. И стоишь тут с другими мертвецами, такой же, как они.
— Эскью, приятель… Это полная фигня.
Дети забормотали, зашептались.
— Кит Уотсон, — шептали они. — Кристофер Уотсон, тринадцати лет от роду.
Эскью рассмеялся:
— Ты помнишь, Кит? «Джон Эскью, тринадцати лет от роду». «Кристофер Уотсон, тринадцати лет от роду». Наши выбитые в камне имена, под густыми кронами деревьев. Они ждали тебя здесь.
— Это случилось давно, Эскью.
— Вещи, которые произошли в далеком прошлом, возвращаются к нам снова и снова. Земле не сдержать всех мертвецов. Они восстают и наблюдают за нами. Тянут нас к себе.
— Брось, Эскью.
— Что привело тебя в Стонигейт, Кит?
— Моя бабушка умерла, и…
— Смерть привела тебя. Смерть позвала. «Кристофер Уотсон, тринадцати лет от роду». Даже твой могильный камень ждал тебя здесь — в точности как и Джона Эскью, тринадцати лет от роду.
Потянувшись вперед, он вцепился в мое запястье.
Я сжал в кулаке каменного аммонита.
— Хочу, чтобы ты пошел со мною, Кит. Идем, сыграем в игру под названием «Смерть». На этот раз по всем правилам.
— Эскью, отпусти меня.
— Я могу показать необычайные вещи, Кит. Материал для твоих рассказов, на много десятилетий вперед.
Его хватка окрепла. Пес рычал, дети в ужасе шептались. Эскью развернулся, потащил меня за собой.
— Вот почему ты во всем подобен мне, — сказал он. — Потому что мы знаем о тьме прошлого. Знаем о тьме, поглотившей мертвых.
— Да, — согласился я. — Но нам ведом и свет настоящего, который согревает живых. Не лучше ли сыграть в игру под названием «Жизнь»? Будь моим другом, Эскью. Вернись в Стонигейт, вернись в мир живых…
Издав утробный рык, он притянул меня к себе. Я ощутил, как грубость его хватки начинает одерживать верх над тоскою и жаждой во взгляде.
— Ты! — взвыл Эскью, поддавшись всплеску ярости. — Черт тебя подери!
Я ударил его аммонитом прямо в лоб. И опять. Выпустив мою руку, Эскью отпрянул назад: кровь уже стекала по его лицу, заливала глаза. Я оставил его недоуменно раскачиваться и бежал прочь, скользя на обледеневшем снегу. Услыхал за спиною тяжелое собачье дыхание и крепче сжал в кулаке аммонита, готовясь ударить вновь, но тут Эскью крикнул нам вслед:
— Джакс! Оставь его!
Я перемахнул через ограду, перебежал через улицу к нашей калитке. И встал там, слыша преследующий меня низкий голос:
— Я позову тебя, Кит Уотсон. Ты это понимаешь, правда? И когда позову, ты явишься, я знаю.
Я обернулся, вгляделся за спину, но не увидел там ничего, кроме лунного света на корке снежного наста.
Тихо ступая, я вошел в дом, поднялся в свою комнату.
Сидевшая на корточках у стены, мать Лака встретила меня вздохом облегчения. Протянула мне горсть цветных камушков и беззвучно повторила: «Верни его домой».
Двадцать семь
День зимнего солнцестояния, окончание учебы, начало зимних каникул. Самый короткий день в году, с самой долгой ночью ему вослед.
Элли выглядела особенно яркой и стройной в своих изумрудных леггинсах под ярко-алым пальто. Свои волосы она залила гелем и зачесала острыми пиками, торчащими в разные стороны от улыбки. Она не шла со мною рядом, она танцевала по снегу.