Здесь Бобби сделал остановку и развернулся ко мне. Солнце спустилось за край лощины, и мы оба стояли в густеющей тени. Уже начиналась самая длинная ночь этого года.
Быстро глянув на свои часы, Бобби улыбнулся.
— Отлично, — сообщил он. — Нам сюда.
Мы двинулись напрямик к боярышнику и, не жалея ни одежды, ни рук, продрались сквозь густые, шипастые ветки, чтобы увидеть зияющую в камне дыру как раз в рост человека. Широкие доски, которыми вход некогда был заколочен, стояли прислоненными по обе стороны от темной дыры. «НЕ ВХОДИТЬ!» — гласила надпись на одной. На второй белели оттиснутые по трафарету череп и две скрещенные кости: «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!»
Бобби ухмыльнулся своим мыслям.
— После вас, мистер Уотсон, — прошептал он.
И я шагнул во тьму.
Двадцать девять
Войдя, мы заслонили собою тусклый свет, что сочился извне в заброшенную шахту. Я покрутил головой и увидел низкий кирпичный свод потолка, за которым начинался пробитый в голом камне ход. Там терялся во тьме ряд согнутых, перекошенных столбов-подпорок с укрепленными на них балками. Другие столбы рухнули вовсе, перекрыв туннель кучами обломков там, где вслед за ними осыпались и свод, и стены.
Бобби забрался на ближайшую кучу и, сияя, обернулся ко мне:
— Сюда, мистер Уотсон.
Значит, нашей целью была узкая щель между вершиной завала и потолком, которая вела дальше в темноту. Увидев ее, я замер на месте. Что вообще я тут забыл? Ничто не удерживало меня от того, чтобы преспокойно выйти к свету, вернуться к нормальной жизни.
Бобби насмешливо фыркнул.
— Все это рухнуло с сотню лет тому назад, — сообщил он. — Наверняка остаток продержится еще лет сто или больше.
Бобби протиснулся в щель. Мелькнув в последний раз, его ноги скрылись из виду, чтобы вскоре уступить место ухмылке.
— Струсили, мистер Уотсон?
— А он и правда там?
— Правда. Правда-правда-правда, — закивал Бобби, просовывая в щель свою руку. — Подтянуть, а?
Стиснув зубы, я полез за ним. Извиваясь, забрался в щель и на животе скатился по груде камня ниже, в более густую темноту. Бобби сидел на корточках в сторонке, поджидая меня.
— Да вы смельчак, мистер Уотсон! — шепнул он.
Казалось, наши голоса повисали в неподвижном морозном воздухе. Здесь пахло углем, и пылью, и сыростью. Мокрые штаны липли к ногам, я дрожал всем телом и думал о своем доме, о теплой кухне. Я сказал себе: «Хватит, пора возвращаться», но уже понимал, что назад дороги нет, что лежавшая перед нами тьма и пугает меня, и манит. Я сунул руку в карман куртки, нащупал там аммонита и сжал его в кулаке.
— Самое сложное уже позади, мистер Уотсон. Дальше будет проще.
Я молчал.
— Что, страшно? — спросил Бобби. В его шепоте мне послышалась издевка.
— Просто отведи меня к нему, — отрезал я.
Пожав плечами, Бобби двинулся вперед.
— Тут лучше пригнуться, — бросил он за спину. — И под ноги смотри.
Предупреждение было уместным. Я бился головой и плечами о балки, подпорки и выступы скал, а под конец чуть не растянулся на полу, когда мои подошвы поехали по мелким камням. Всю дорогу я не сводил глаз с шедшего впереди Бобби, согнутого в три погибели, старался ступать след в след. Шли мы долго, а потом вдруг увидели впереди слабое мерцание.
— Гляди, — прошептал Бобби, тыча вперед пальцем. — Видишь?
— Это он?
— Он самый.
Вздрогнув, я ускорил шаг, чтобы сквозь хаос теней выйти к свету и неподвижно застыть. Прямо передо мною стоял, напружинясь, собачий силуэт — черный на фоне пламени, — и силуэт этот угрожающе рычал. Потом голос подал Эскью: «Сидеть, Джакс!», а потом, насмешливо посмеиваясь, показался и сам.
— Вот и мистер Уотсон, — прошептал он. — Проходи, не стесняйся…
Опять этот ехидный смех.
— Я ведь говорил, что сам выберу место и время?
Туннель здесь расширялся, прежде чем разделиться надвое. В центре перед развилкой горел небольшой костер. У одной из стен был свален сушняк — ветки боярышника и щепки от сломанных столбов-подпорок. У огня были расставлены и разложены ведерко талого снега, парочка освежеванных кроликов в жестяной миске, вертела и вилки, небольшой топорик, охотничий нож и пачка сигарет. Поодаль свалены в кучу одеяла. Пес улегся и теперь зорко наблюдал за мной: зубы и глаза блестят в темноте, из приоткрытой пасти капает слюна.