— Нет, писатель, — ответил он, раздражаясь.
— Жаль, что не артист, — разочарованно вздохнула тётка и потеряв к нему интерес, снова склонилась над лопатой.
Он шёл уже минут десять, борясь с дующим в лицо ветром, и чувствовал, что натурально замерзает в своём демисезонном пальтишке. Тротуар не чистился, наверное, всю зиму, фонари не горели, и только свет редких в этот ранний час окон освещал ему путь.
Театр открылся внезапно — обшарпанное здание с колоннами и выщербленными ступенями даже в темноте невозможно было спутать ни с чем. Он долго стучался в парадный вход, пока не понял, что здесь ему не откроют. Обежав дом, он разглядел невзрачную дверку и стал отчаянно биться в неё, стуча и согреваясь. Прошла вечность, прежде чем он услышал за дверью какое-то шевеление и звяканье ключей. Наконец дверь приоткрылась на длину короткой цепочки, и сонный старческий голос сипло спросил:
— Чего колотишься?
— Автор… Москвы… читку… впустите… замерзаю… — Глеб с трудом выбрасывал из себя слова, не очень вникая в их смысл, но в голосе его было столько мольбы и отчаяния, что сторож и понял и впустил.
— Ну, заходи, коль достучался, — ворчал он, заводя Глеба в дежурку, — заходи, коль разбудил. Тебе бы сейчас водочки для сугреву. У тебя есть? — кивнул он на кейс.
Глеб отрицательно мотнул головой.
— Что ж ты без водки ездишь, — удивился старик, — аль не пьёшь?
Глеб неопределённо пожал плечами.
— Зашитый, али вера не позволяет?
— Да нет, просто не сообразил, — повинился Марков.
— Ну, а деньги-то у тебя хоть есть? А то давай, я сбегаю. Правда, с наценкой в такую рань. А то принесу.
Глеб дал деньги и сел на диван. Через минуту он уже спал мертвецким сном.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул старик.
— Вот и хорошо, вот и славно, — промурлыкал он, свинчивая пробку.
Глеб пробудился от жёсткой и энергичной тряски. С трудом разлепив глаза, он увидел склонившееся над ним худое женское лицо с тяжёлым носом, явными чёрными усиками и папиросой, торчавшей из угла большого рта.
— Автор, — то ли утвердительно, то ли вопросительно произнесла она хриплым прокуренным голосом.
Глеб сел и утвердительно кивнул.
— Бланк, — произнесла она и протянула руку.
Ещё плохо со сна соображая, Глеб открыл кейс, достал письмо и вложил его в протянутую ладонь.
— Глупая шутка, — прошипела дама и густо покраснела от злости.
— Простите ради Бога, — залепетал Марков и тоже покраснел, — я со сна не врубился, не понял, то есть, извините…
— Пойдёмте, все уже собрались, — зло рявкнула мадам Бланк, — Что же это вы со сторожем так набрались, что он едва сумел нам дверь открыть, а вас полчаса будить пришлось? — мстительно поинтересовалась она.
Он начал было объяснять, но мадам, не слушая, полетела вперёд, виляя на удивление тяжёлым задом, и скрылась в комнате. Глеб зашёл следом, расстроенный и переполненный незаслуженной обидой.
Комната неприятно поразила его своей неуютностью, почти полным отсутствием мебели, тусклым освещением и стойким запахом смеси табака и перегара. Место за небольшим столиком слева от двери заняла мадам Бланк, вдоль стен на старых разномастных стульях сидели странные пожилые люди с нездоровыми, зеленоватыми, порой испитыми лицами. На вошедшего никто не обратил внимания. Глеб поздоровался, но ему не ответили, и он растерянно толкался у двери, не зная, куда сесть. У столика стоял свободный стул, и он присел рядом с усатой дамой.
— Это место главного режиссёра, — протрубила на всю комнату мадам, — займите другой стул.
Глеб встал и зло бросил:
— А вы не слишком гостеприимны.
Мадам равнодушно пожала плечами и уткнулась в какие-то бумаги.
— Идите сюда, — раздался довольно приятный баритон, — здесь стул целый.
Глеб сел и осмотрелся. У соседа, помимо баритона, были ещё и седеющая шевелюра, и правильные черты лица, и барские манеры бывшего героя-любовника, а ныне спившегося бонвивана. Остальная труппа являла собой довольно жалкое зрелище — несколько измождённых старух, пяток бальзаковских дамочек, беременная девица лет тридцати и группка невзрачных мужичков с явными следами вчерашней пьянки.
— Кому же здесь мою пьесу играть? — с тоской подумал Глеб.
Дверь распахнулась, и вбежал ещё один похмельный мужичок с сильно косящими глазами.
— Автор? — проскрипел он. Мадам кивнула. Мужичок плюхнулся на стул.
— Начали, — снова проскрипел он и закрыл глаза.
Мадам равнодушно кивнула Маркову.
Глеб встал, скороговоркой перечислил действующих лиц и их краткие характеристики, прочитал описание мизансцены и перешёл к диалогу. Первые две страницы он был зажат, потом раскрепостился и следующие три прочитал так, как читал дома своему зеркальному зрителю. После особенно удачной фразы он гордо глянул на режиссёра, встретился с его косящим взглядом и… замолк. Главный осмотрел его с ног до головы и повернулся к мадам: