Неужели? А их можно любить? За что? За то, что они бьют детей и навлекают на них смерть? Да их ненавидеть мало! Отец был слеп, как крот бился носом в лопату, считая, что это спасительный люк. Но любовь к этим выродкам – смерть!
– Не любить людей – самый страшный в мире грех.
– Страшнее самоубийства? – процедил Теодор, тут же задохнулся от собственной наглости и подумал, что отец сейчас закатит ему пощечину.
Но тот лишь побледнел, отшатнулся и, надолго замолкнув, принялся расхаживать по комнате, размышляя о чем-то. Наконец он остановился напротив Теодора, и в его голосе уже не звенела ярость. Сиплые слова звучали устало и безысходно.
– Пойми одно, Тео. Ты – мой сын. Что бы ни случилось. Где бы ты ни был. Куда бы ни пошел. Запомни мои слова хорошенько, и, быть может, однажды они спасут тебе жизнь или даже душу. Запомни одно: ненависть к человеку равна убийству. Всех, кого ненавидишь, ты убиваешь, Теодор. Но в первую очередь ты убиваешь себя. Запомни это навсегда. Потому что однажды мы с тобой увидимся в последний раз, и после ты не услышишь от меня ни слова. Никогда больше не услышишь. За смертью – одна пустота. Там нет даже памяти.
Теодор хрипло задышал.
– Этот рыжий… Всё из-за него…
– Не важно. Тео, я знаю, простить злодеяние трудно. Очень трудно. Но я пытался помочь тебе отпустить эту обиду – ради тебя самого. Ненавидя других, ты ненавидишь себя.
– Лазар… – На глазах Марии выступили слезы.
– Мы растили тебя в любви, сынок, – отец грустно посмотрел на Тео, – в бедности, но любви. Но сердце – оно твое. Оно живет по твоим законам. И оно не может удержаться на краю… Ты падаешь во мрак. Но шанс еще есть. Помни это. Однажды для тебя погаснет солнце, и ты очутишься в полной тьме. Тогда, Тео, смотри в небо сердцем. Быть может, ты увидишь, как красив далекий свет одинокой звезды… Но если нет – тебя ожидает одно: вечная ночь.
Лазар отвернулся и медленно прошел в свою комнату. Он вытащил из-под кровати какие-то сумки, которые Теодор прежде не видел. Извлек странные инструменты – стальные полосы, крючки, напоминающие большие отмычки. Последним он вытащил ружье. Сложил все в один огромный мешок и взвалил на плечи.
– Запри двор. Возможно, скоро здесь будут люди. А если придут… Ну, ты знаешь.
Мария кивнула.
– Я в лес. Нужно это все спрятать. Если сюда заявится полиция, будет долгий и тягостный разговор, и ты, Теодор, должен помалкивать. Тебя там не было, ты ничего не знаешь. Наших лиц никто не видел, и маски – не доказательство, их любой сделать может. Все, мне нужно спрятать инструмент. Если они это обнаружат…
Лазар, ссутулившись, вышел из дома. Теодор подумал, что видит отца в последний раз. Но он ошибался. Этот раз оказался предпоследним.
Глава 7
о том, кто не видит снов
Все было так, как говорил отец. Полицейские задавали вопросы, а трое Ливиану только разводили руками: ничего не знаем, всю ночь были дома; давал только лекарственные травы, вот эти, возьмите образец; бедная девочка, медицина бессильна, нет, больше не виделись, какой ужас; маски – так сами болеем, не хотим вас заразить, вы же прекрасно понимаете… Да-да, до свидания, приходите еще, всегда рады помочь…
Измученные, спать улеглись только под вечер.
Теодор проснулся оттого, что услышал слово «сон».
В соседней комнате спорили. Он попытался встать, но только охнул: тело буквально разваливалось на части, нога опухла. Вот зараза, как больно-то! Кое-как он доковылял до двери и прижался к ней ухом.
– Это правда, Мария. Я видел сон.
– Лазар, не выдумывай. Так не бывает.
– Я видел сон.
Мать вздохнула. Теодор представил ее взгляд: печальный, немного укоризненный. Она смотрела так, если Тео говорил, что штаны ему порвал спиридуш, выскочивший из-под земли. Или что видел Фэт-Фрумоса, проносящегося по небу на своем волшебном коне Гайтане, и потому опоздал к рассвету. Теперь и слова отца она слушала как сказку.
– Лазар, – ее голос звучал мягко, с легким упреком, – тебе почудилось. Ты прекрасно знаешь…
– Да, мы не видим снов. Но я видел. Клянусь своей шкурой!
– Будь осторожней с клятвами.
– Я клянусь на шкуре, потому как верю тому, что видел. А я видел сон. Настоящий. Как раньше. Там был Теодор.
– Господи, Лазар, ты слишком переволновался из-за всей этой истории. Там осталась маковая настойка…
– Мария! Я правду говорю – Теодор был во сне. Он открывал дверь.
Мария издала звук, похожий на фырканье лисы.
– И я боюсь: он открывал дверь туда, откуда ему не выйти. Я понял это вчера. Ему ведь совсем не жаль ту женщину. Ни капли. Он не понимает, что натворил.