Старина Чарльз, когда разыграется, всегда придумает что-нибудь противное, думал Найджел, но роль свою исполнял исправно, крепко держа протестующего Уайлда, пока с того снимали штаны. И смеялся вместе со всеми, когда тот стоял, близоруко моргая, бледный и неуклюжий, пытаясь каминным ковриком прикрыть свои обнажённые конечности.
— Вы сбросили мои очки! Где мои очки? — повторял он.
— Дорогой, — почти взвизгнула миссис Уайлд, — что они с тобой сделали? Чарльз, во что. ты превратил моего мужа?
— А мне казалось, что я выгляжу восхитительно, — объявил Уайлд. — У кого мои штаны? У тебя, Анджела? Моя северная кровь меня уже не греет. Дай их сюда, дитя моё, а то я сейчас обледенею.
— Вот они, мой милый Адонис, — сказал Ренкин и, выхватив брюки из рук Анджелы, завязал их на шее Уайлда. — Эта картинка называется «Вид сбоку».
— Пойди и надень их, лапочка, — сказала миссис Уайлд, — а то и правда простудишься. Уайлд покорно скрылся.
— Последний раз я снимал штаны с Артура ещё в Итоне, — сказал Ренкин. — Боже, как это было давно.
Он включил приёмник и поймал танцевальную музыку.
— Розамунда, пошли потанцуем, — предложил он.
— Не хочу, здесь слишком жарко, — ответила Розамунда, она разговаривала в это время с доктором Токаревым.
— Марджори! — крикнул Ренкин. — А ты? Как насчёт того, чтобы немного размяться в ритме?
— Розамунда дала тебе от ворот поворот. Теперь, значит, я…
— Я просто пропускаю этот танец, — объяснила Розамунда. — Тут доктор Токарев рассказывает историю, ей тысяча лет. Я хочу дослушать конец.
— Это история, — пояснил доктор, — об одном господине, — он произнёс это по-русски, — знатном господине… и двух леди. Ну, в общем, о том, что мы обычно называем роковым треугольником… История старая как мир.
— Марджори, потанцуй, — попросила Анджела.
Не дожидаясь согласия, Ренкин положил руку на талию миссис Уайлд, и Найджел заметил, что она мгновенно изменилась.
Есть определённый тип женщин, которые в танце обнаруживают глубину чувств и темперамента, которыми не обладают. Миссис Уайлд была одной из таких женщин. Двигаясь в такт упругим синкопам танго, она выпрямилась, расцвела, вся её фигура, лицо приобрели значительность и источали какую-то неясную опасность. Ренкин танцевал серьёзно, с упоением, выступая в двух ипостасях: он был её хозяином, повелителем и одновременно являлся её фоном и тенью. Он смотрел ей прямо в глаза, не отводя взгляда, а она, в свою очередь, смотрела на него, недружелюбно, вызывающе, как будто хотела причинить ему боль. Найджел, Анджела и Хендсли перестали разговаривать и не отрывали глаз от этой пары. Уайлд (а он только что вернулся) застыл в дверном проёме. Только русского доктора, похоже, этот танец нисколько не интересовал. Он наклонился над приёмником и внимательно его изучал.
Вариации закончились, и оркестр перешёл к первоначальной теме танго. Танцоры сделали первое па к финальной сцене, и вдруг по ушам присутствующих полоснул грубый скрежет и хрип.
— Что за черт! — сердито обернулся Ренкин.
— Прошу прощения, — спокойно сказал доктор Токарев. — Наверное, я что-то не то здесь крутанул.
— Подождите минутку, — предложил Хендсли, — я снова настрою.
— Не стоит утруждаться. Это было бы глупо… продолжать, — резко ответил Ренкин и, закурив сигарету, пошёл прочь от своей партнёрши.
— Чарльз, — тихо произнёс Хендсли, — мы тут с Артуром обсуждали ваш кинжал. Это действительно очень занятная вещица. Не могли бы вы рассказать её историю более подробно?
— Все, что я могу рассказать, — произнёс Ренкин, — вам уже известно. В прошлом году я был в горах, в Швейцарии, и обнаружил незнакомца, застрявшего в расселине. Вид у него, надо сказать, был довольно странный. Я помог ему выбраться. Вот и все. При этом я не говорю по-русски, он ни слова не понимает по-английски. Больше я его не видел. Но по-видимому, он проследил, где я живу, скорее всего через моего гида. Потом он, вероятно, узнал мой адрес в Англии. Короче говоря, только вчера мне вручили этот кинжал. К нему была прикреплена записка с двумя словами: «Швейцария. Спасибо». Подписи не было. Я решил, что это от него.
— Продайте его мне, Чарльз, — предложил сэр Хюберт. — Я дам много больше, чем вы сможете выручить за него в любом другом месте.
— Нет, Хюберт, продавать его вам я не стану. Я вот что, пожалуй, сделаю: я передам вам его по наследству. Моим единственным наследником является Найджел. Найджел! Послушай, дружище, если я вдруг неожиданно отброшу копыта, кинжал передашь Хюберту. Понял? А вас всех я прошу быть свидетелями.
— Будет сделано, — послушно ответил Найджел.
— Если учесть, что я на десять лет вас старше, это нельзя считать очень уж заманчивым предложением, — пожаловался Хендсли. — Но тем . не менее я предпочёл бы закрепить ваши обещания на бумаге.
— Ах вы старый вампир, — засмеялся Ренкин.
— Хюберт! — воскликнула миссис Уайлд. — Разве можно быть таким кровожадным! Ренкин подошёл к письменному столу.
— Итак, Найджел и Артур, будьте свидетелями.
Он написал на листе бумаги необходимые фразы и поставил подпись. Найджел и Уайлд подписали тоже, как свидетели, и Ренкин передал завещание Хендсли.
— Лучше бы вы его мне продали, — холодно заметил он.
— Прошу прощения, — пробубнил доктор Токарев, — я что-то недопонял.
— В самом деле? — В голосе Ренкина чувствовалось раздражение. — Просто я отдал письменное распоряжение, что в случае если меня настигнет печальный конец…
— Простите, простите… что значит печальный конец?
— О Боже! В случае если я умру, или буду убит, или просто исчезну с лица Земли, этот самый кинжал, которым, как вы, доктор Токарев, считаете, я не имею права обладать, этот самый кинжал перейдёт в собственность нашего любезного сэра Хюберта.
— Благодарю вас, — сдержанно произнёс доктор Токарев.
— Вы не одобряете мой поступок?
— Разумеется, нет. С моей точки зрения, кинжал вам не принадлежит и, следовательно, вы никакого права не имеете кому-либо его завещать.
— Этот кинжал мне подарен.
— Тот, кто его вам подарил, совершил преступление и должен быть наказан, — спокойно проронил доктор.
— Ну, хорошо, — вмешался Хендсли, заметив два опасных алых пятна, вспыхнувших на щеках Чарльза. — Надеюсь, у меня в доме никто ни на кого обижаться не будет. Пойдёмте и выпьем коктейль.
Чарльз Ренкин ненадолго задержался в гостиной со своим кузеном. Взяв Найджела под руку, он громко произнёс:
— Не очень приятный тип, этот даго[3].
— Потише, он может услышать!
— А мне плевать.
У дверей их задержал Уайлд.
— Мне не хотелось бы тебя огорчать, Чарльз, — нерешительно начал он, — но в его доводах есть резон. Я кое-что слыхал об этих обществах.
— Да в чем дело, в конце концов? Пойдём лучше и выпьем. Это «убийство» должно быть совершено.
Найджел пристально посмотрел на него.
— Нет, нет, — засмеялся Ренкин, — только не я… Я совсем не это имел в виду. Кто-то, но не я.
— Я ни за что не останусь ни с кем наедине. Ни с кем, — объявила миссис Уайлд.
— Интересно, блефует она или говорит правду, — произнёс Хендсли. — А может быть, блефую я?
— Я забираю свою выпивку и немедленно отправляюсь к себе, — сказала Розамунда. — Надеюсь, в ванной меня не настигнет ни один «убийца». И не спущусь на ужин, пока не услышу в холле голоса.
— Розамунда, я иду с тобой, — сказали миссис Уайлд и Анджела одновременно.
— Я ухожу тоже, — объявил доктор Токарев.
— Погодите! — позвал Хендсли. — Я иду с вами.
Мне вовсе не хочется проделать этот путь по лестнице одному.
В холе остались только Найджел, Ренкин и Уайлд.
— Можно я пойду в ванную первым? — спросил Найджел.
— Конечно, — согласился Уайлд, — нам с Чарльзом оставаться наедине не страшно. Если один из нас предпримет какие-либо действия, вы в два счета сможете определить «убийцу». Ванная мне понадобится через десять минут.
Найджел взбежал по лестнице, оставив их допивать свой коктейль. Он быстро принял ванну и не спеша одевался. Эта «игра в убийство» и впрямь прелюбопытное развлечение. Ему казалось наиболее вероятным, что алый жетон Василий вручил своему соотечественнику. Найджел решил не спускаться вниз до тех пор, пока не услышит голос доктора Токарева. Ведь самое простое для него, думал он, это подстеречь меня, когда я буду открывать дверь. А потом он как ни в чем не бывало сойдёт вниз и, выбрав удобный момент, выключит свет и ударит в гонг. Затем он скроется в темноте и переждёт две минуты, а после будет суетиться больше всех, громко вопрошая, кто бы это мог сделать. Неплохой план, ей-Богу.