- А чем она занимается? - глупо поинтересовалась я.
- Замуж выходит. Правда, последние годы живет с Яцеком. Но до него уже трижды разводилась. А с Яцеком просто невозможно поругаться. Он удовлетворяет любые ее капризы. Знаешь, как они познакомились? Жаклин сбила его в предместье Парижа. Думала все - труп на дороге, а она в Сантэ. Она рассказывала, что выскочила из машины и заглянула под колеса. А Яцек лежит и хохочет. "Вы, Мадам очень неосторожны, - проговорил он, - в другой раз будьте внимательнее на повороте". Представляешь? Жаклин отвезла его к себе - был ноябрь, и Яцек весь измазался. А наутро они пошли оформлять брак. Галину чуть удар не хватил поляк, почти нищий, да еще с кучей бедных родствен-. ников. У него сестры, братья, несколько теток - все бедны, как церковные мыши... И вот, представляешь, зовет Жаклин гостей на свадебный обед. И уж конечно, в первых рядах Жан: их отцы сводные братья. И Катрин позвали. А она не растерялась и зацапала брата Яцека. Денег-то у нее после развода - тьма. То-то была потеха! Жаль, меня при этом не было. Приехали, вылезаем.
Наташка резко затормозила, и мы выбрались из машины.
- Где это мы? - спросила я, оглядывая небольшую площадь.
- Что, любительница детективов, не узнаешь? Посмотри: впереди Сена, набережная, большой дом...
Я посмотрела по сторонам: "Площадь Дофин" - стояло на табличке у входа в кафе. Не может быть! Неужели это кафе, где любил сидеть комиссар Мегрэ!
Наташка обрадованно закивала головой:
- Вот именно. Впереди перед тобой набережная Орфевр. Вот этот большой дом, это комиссариат, где работал Мегрэ. Вот только кафе по-другому называется. Дофин - это вся небольшая площадь. То ли Сименон выдумал это кафе, то ли переводчик когда-то ошибся, и с тех пор пошло, что "Дофин" - это кафе. Ну, отсюда двинем пешком. В центре полно машин, лучше погуляем на своих двоих.
Наверное, это был самый счастливый день в моей жизни. Мы проходили весь день по музеям, а в перерывах заглядывали в кафе, ели мороженое, пили вино и были всем абсолютно довольны. Толпы парижан текли мимо нас, витрины магазинов и маленьких кафе манили зайти. Все были веселы, никто никого не толкал, не ругался. "Даже дети у них не капризничают", - подумала я с завистью. Над толпой витал запах хорошей косметики, аромат вкусной еды. Можно только удивляться, как, поедая столько печеного, сладкого, жареного и жирного, французы в массе своей остаются тощими.
Рано или поздно все заканчивается, завершился и этот волшебный день. На улице уже окончательно стемнело, когда мы с Наташкой помчались домой. Устав от беготни, я тихо дремала на заднем сиденье, Наташка напевала какую-то песенку:
- Зизи, зизи...
"Надо будет спросить у нее, что такое "зизи", - вяло отреагировал мой мозг на незнакомое слово. И на этом я заснула.
Разбудил меня резкий толчок машины. Оказывается, мы уже доехали. Я открыла глаза и зажмурилась от яркого света. Во дворе было полно машин: две простые "Скорые помощи" и одна реанимация, несколько полицейских, два красных "Рено", грузовик, на котором громоздились останки темно-синей машины.
Наташка выскочила из машины. Невысокий лысый толстячок поспешил ей навстречу:
- Мадам, позвольте представиться, я комиссар Перье. Глубоко сожалею, но должен сообщить вам ужасную новость. Мадам, мужайтесь: ваш муж попал в автомобильную катастрофу и...
Не дослушав его, Наташка рухнула на землю. Комиссар засуетился вокруг нее:
- Сюда, скорей, врача, ей плохо!
К Наташе подбежал бородатый мужчина в белом комбинезоне.
- Разве можно так, господин комиссар, - сразу, как обухом по голове. Вы бы сначала дали ей сесть. Ну и методы у вас... - укорил он комиссара.
- Я еще не успел ничего произнести, - начал оправдываться толстячок. -Я только намекнул, что произошла катастрофа.
- Да, конечно, глядя на то, что осталось от машины, она должна была подумать, что ее муж задавил кошку, - продолжал доктор, делая укол. - Хорошо, хоть ребенок не сильно пострадал.
При этих словах я почувствовала, что теряю сознание.
- Господа, с бароном Макмайером в машине была девочка. Что с ней?
- Ребенок в полном порядке, несколько легких ушибов, и все. А вы кто, мадам? - поинтересовался комиссар.
Я замялась: Наташка всем представляла меня как свою сестру - жаль, не успела спросить у нее, почему.
- Я сестра баронессы Макмайер и мать девочки, которая ехала с Жаном!
- О, простите мадам, - комиссар поклонилcя. - Ваша девочка в гостиной вместе с врачом, медсестрой и няней. Но мы будем вынуждены допросить ее, так как она единственный свидетель. Скажите, мадам, сколько лет ребенку? По нашим законам мы обязаны вызвать адвоката, если...
- Хорошо, хорошо, - перебила я комиссара, - скажите, что с Жаном?
- Он мертв, мадам, - сухо ответил комиссар. - И сделайте так, чтобы ваша сестра не настаивала на осмотре тела. Его уже опознали слуги.
- Но почему, комиссар?
- Он сильно изуродован, зрелище это - не для жены, мадам, - еще раз вежливо поклонился полицейский.
Я пошла в дом, за мной брели очнувшаяся Наташка в грязном костюме, комиссар, врач и два ажана.
В гостиной горели все лампы. На диване в горе подушек, укрытая пледом, сидела Маша. Перед ней на коленях я увидела Софи с чашкой, по ее лицу текли слезы.
- Я педиатр, мадам, - обратился ко мне мужчина, стоявший возле Софи. Ребенок пережил страшный шок, девочку следует поместить на несколько дней в клинику, потом вам, вероятно, потребуется психотерапевт. Ни о каком полицейском допросе не может быть и речи. Детскому организму не под силу такие перегрузки...
- Глупости все это! - фыркнула Маша, выбираясь из пледа. - Может, это ваши французские дети такие нежные, а мы, дети из России, абсолютно нормальные и здоровые люди. Допросить меня нужно сейчас, а то завтра я могу забыть какие-то детали. Мой долг - помочь правосудию. И уберите от меня эту чашку с бульоном. Терпеть не могу воду с жиром!
Комиссар почесал переносицу. Врач снял очки.